Дневник с 1994 по 2006 год
Подполковник Л. становился день ото дня всё хуже: то сердце схватит, то бессонница, то печень. Странным стало и его поведение. Говорили, что он связался с церковниками, вроде бы баптистами; вступил в антимасонскую лигу; и вообще стал характеризоваться странными поступками.
Я всему этому не придавал особого значения – с кем не бывает, время такое. Но после одного совместного дела задумался – не наши ли новации виной тому, не ритуалы ли помутили рассудок Л.
Сосед-следователь давно не заходил в наш кабинет. Те дела, которые мы расследовали с Алёшей, передавались его замам, а они топили их в рутине или передавали второстепенным ведомствам, типа ЛОВД на транспорте.
Каково было наше удивление, когда в кабинет с мороза ввалился подполковник Л. Признаться, мы и лицо его стали подзабывать, а оно, лицо, действительно, как я заметил, стало странным – одутловатым и бесцветным, с глазами-пуговицами, совершенно безжизненными.
- Есть дело, – проговорил он. – Я его веду уже два месяца, и сегодня как раз тот день, когда без вашей помощи не обойтись. Простите за долгое отсутствие, но сегодняшний день стоит того, чтобы забыть обиды, ведь речь идёт о спасении Земли.
«Дождались, – подумал я, – новый Мессия объявился».
- Речь идет о психотронном оружии, – продолжал Л. – Я вычислил его местонахождение. Сегодня это оружие должно будет воздействовать на митинг так называемых «красно-коричневых».
- С каких это пор ты стал так заботиться о людишках, – возмущенно спросил Лёша. Л. как будто не заметил реплику:
- Потом поговорим. Суть действия психотронного оружия, вам, наверное, объяснять не стоит. Но, предупреждаю, дело опасное. Мы будем находиться в непосредственной близости от этой штуки, может случиться всякое. Митинг проходит на Лубянской площади, примерно в километре от эпицентра, поэтому протестующие будут испытывать только психические и душевные муки, мы же, возможно, и физические. Так что попрошу настроиться на соответствующий лад. – И продолжил умоляюще. – Ну прошу вас. Я стал другим, и если не ваша помощь – то я просто погибну.
Мы расположились в скверике у памятника «Шипка». Место летом неплохое, а в холод тоскливое. Через какое-то время недалеко от нас, прямо на бульваре, остановился фургончик. Из него вышли двое, перед этим они немного покопались в салоне, а потом неспешной походкой удалились.
- Это они, – прошептал Л.
- Берём?
- Бесполезно. Их двое, они с оружием, и спецы, не то, что мы. Лучше дождёмся пока они совсем удалятся, и после этого минут через десять примемся за дело.
- Почему именно десять минут, – вроде бы в шутку спросил Лёша, – и кто эти двое?
- Я думаю, десяти минут хватит на то, чтобы удостовериться, что это то, что нам надо, и оно действует. Должны ощутить на себе его действие. А эти двое… Лучше вам не знать. В случае чего только я один буду отвечать за эту операцию. Не хочу окончательно вас впутывать в это.
Вдруг земля под ногами стала казаться нам горячей. Такое ощущение, что ходишь голыми ногами по раскалённым углям. Лоб у меня покрылся испариной, и у остальных напарников, судя по их виду, тоже. Металлические пуговицы стали жечь тело. Я хотел достать перочинный ножик, чтобы срезать пуговицы, а нож обжигает мне руку.
Втроём мы обошли машину и встали с другой её стороны. Теперь было намного легче. Снова переместились на прежнее место. В голове стало мутно, язык отказывался повиноваться. Пряжка ремня казалась раскаленной. Лёша и Л. тяжело дышали.
У меня сильнейший жар, я начинаю бредить. У Лёши случайно в кармане оказался комнатный термометр, конфискованный у одного из наших подследственных. Я заметил, как он его вынул, посмотрел на шкалу, термометр показывал +48. И это в конце ноября! Наверное, это у нас всех температура, такого не может быть, подумал я.
Л. вынул из кармана фонарик и стал светить по сторонам. Внезапно он отбросил его, видимо фонарь тоже жёг его руку. Лёша подобрал его с земли и попытался выключить, наверное думая, что свет фонаря может привлечь к нам любопытных. Но фонарик, даже выключенный, продолжал гореть! Тогда я вынул, обжигая руки, из него батарейки. Все равно горит, и даже ярче, чем прежде.
У меня под сердцем послышалось странное шипение. Схватился за сердце, вроде бьётся, а шипение продолжается. Раздался щелчок, это разорвалась в левом нагрудном кармане авторучка, часть чернил оказалась даже у меня на щеке.
Лёша лег на лавочку, видно было, что ему очень плохо. «Потерпи немного», – чуть слышно пробормотал Л.
По бульвару пьяной походкой к нам приближался кавказец. Пройдя машину и оказавшись в нескольких метрах от нас, он внезапно упал на землю и стал орать, хватаясь за челюсти. И тут послышались пистолетные выстрелы, всего шесть.
- Пора, – прокричал я, боясь, что звук выстрелов привлечет тех двоих.
Лёша остался лежать на лавочке, кавказец орал, корчась на земле, а мы с Л. устремились к машине. Взломав крытый кузов фургончика, мы увидели в нем странный агрегат, стального цвета, с мигающими лампочками, утыканный антеннами и проводками. Невзирая на боль во всем теле, я попытался его как-то вырубить.
- Нет, ломом, – прокричал Л. – Надо избавиться от этого чудовища.
В другой ситуации я бы возразил Л., стал его убеждать, что прибор может нам пригодиться, хотя бы часть его деталей. Но сейчас, как и у Л., у меня было одно чувство: уничтожить оружие, избавить в первую очередь себя от сумасшедшей боли.
Мы подобрали на полу какие-то металлические пруты и начали крушить ими агрегат. Он загудел и стал дымиться. Сразу стало легче телу, но боль в голове не отпускала. И мы с Л. успокоились только тогда, когда это психотронное оружие превратилось в горку дымящихся обломков.
Из темноты бежало трое ментов.
- Кто стрелял? – направив оружие на нас, прохрипели, не отдышавшись, менты. – Недавно, минут десять назад?
- Вот тот, лежащий на земле, гость с Кавказа.
Из той же темноты показались те двое, что ещё совсем недавно покинули своё психотронное оружие. Они остановились чуть в стороне, так, чтобы не особо бросаться в глаза ментам, наблюдая за всеми нами.
Я указал на них Л. Тот всё понял.
- Ведите всех нас в отделение, – предложил Л. – Там разберёмся.
Я понял, что таким путем, под защитой ментов, он хочет покинуть это злополучное место и скрыться от тех двоих.
Менты подобрали с земли кавказца, Лёше стало получше, он поднялся сам, и не говоря ни слова, отправился вместе с нами, нисколько не возмущаясь ментам, видно он догадался о плане Л., так как тоже заметил тех двоих.
Когда мы отошли метров на сто от того места, раздался взрыв. Мы обернулись. Взорвалась машина, и от горящего автомобиля побежали те двое.
- Вызывай другой наряд, – произнёс один из ментов. – Нам со всем не управиться.
В отделении Л. И мы показали свои ксивы следаков, и менты сразу отступились от нас, сосредоточив весь свой интерес на кавказце, а нас используя уже как свидетелей.
- Зачем ты стрелял?
Кавказец съёжился и заикаясь ответил:
- Я не стрелял. Пистолет сам стрелял.
- Рассказывай… Даже если пистолет и сам стрелял, всё равно пойдешь по статье за хранение.
- Я ничего не знаю! – задыхаясь кричал кавказец (выяснилось, что он был ингушом). – Здесь живет сам Шайтан. Я прятался за деревом, а тут фонарь загорелся сам собой, чтобы специально выдать меня. Я чуть не потерял сознание, страшная головная боль, моя печатка жгла мне палец, пуговицы, запонки, цепочка, а самое главное – мои золотые зубы. Они раскалились, я чуть не умирал от боли. За что мне мстит Шайтан?
-Это сказки, – засмеялись менты, – рассказывай их у себя в горах.
- И пистолет сам стрелял. Он стал раскаленным, поэтому и стрелял.
Мы втроем не собирались больше оставаться в отделении, когда поняли, что первоначальная опасность миновала. Однако, с минуты на минуту могли появиться те двое, и даже, вполне вероятно, не одни, поэтому нужно было быстро сматываться.
Ментам, понятно, мы ничего не рассказали, оставили им свои координаты и, сославшись на неотложные дела, покинули их. Кавказец же продолжал орать: «Не уходите, вы единственные, кто подтвердит, что я не сумасшедший!..»
- Никто не подтвердит, – чуть слышно произнес Лёша. – В ауле у себя свидетелей ищи.
По дороге в наш кабинет мы чуть не бежали, хотя всё вроде бы было спокойно. Л. удивлялся, как нам всё ловко сошло с рук, ведь только как свидетели мы могли просидеть в отделении несколько часов.
- Немного гипноза, – объяснил Лёша, – и нейро-лингвистическое программирование. Это элементарно.
- Мы чуть не подохли, может ты нам объяснишь, что же всё-таки произошло, – перебил я Лёшу вопросом к Л.
-Чуть позже, дайте мне прийти в себя.
И уже в кабинете Л. начал рассказывать такие вещи, что действительно стало страшно:
«Это ужасная штука. С её помощью можно парализовать волю и разум других людей, поставить их в положение послушных рабов. Можно сделать всё население какого-либо района абсолютно пассивным. Психическое воздействие способно задержать развитие детей…»
- На чём же основано воздействие психотронного оружия?
- Это высокочастотные волны… Я всего не знаю. Мне известно только то, что в этот вечер решено было испытать генератор.
Л. ещё долго пытался разъяснить нам на пальцах принципы действия психотронного оружия. Наконец, я не выдержал:
- Я когда-то изучал физику, и кое-что понимаю в электромагнитном излучении. Кстати, я бы не сказал, что моя психика была сегодня под воздействием этого генератора. Тело – да, согласен. И душевные муки были, но такое всегда происходит, когда сталкиваешься с чем-нибудь опасным или неизвестным.
Л. не унимался:
- А как же нагревались металлические предметы?
- Под действием ультравысоких частот. Подобные радиогенераторы, например, применяются в плавке металлов и сушке древесины. Поэтому и золото у того кавказца так его больно жгло. И чернила в моей авторучке закипели потому, что её колпачок нагрелся от высокой частоты. И с термометром то же самое, я помню, что у него внизу, у шарика, была металлическая скобка.
- Ну а самостреляющий пистолет?
- Высокая частота раскалила латунные патроны. Вот вам и неожиданные выстрелы.
- Хорошо, – согласился Л. – Принимаю твои доводы. Ну а те странные люди, почему они вели себя так таинственно?
- Ладно, – немного сдался я. – Возможно, такое оружие существует, но оно не психотронное, а скорее – «жаротронное». Воздействует на металлические предметы, а не на психику. Согласитесь, боли, доставляемой раскаленными металлическими предметами, вполне достаточно. И мы испытали это в полной мере.
- У меня есть последний убийственный аргумент, – хитро подмигнул Л. – Это аналитическая записка, присланная мне анонимом. В ней он анализирует уличные перформансы некоторых «художников». Да вы большинство их прекрасно знаете лично, вашего поля ягоды. Так вот, аноним приходит к выводу, что эти люди действовали под воздействием психотронного оружия. Ну не может нормальный человек просто так подобное вытворять.
- Можно посмотреть? – Лёша взял у Л. папочку, которую тот вынул из-за пазухи. Быстро просмотрел её, а потом рассмеялся:
- Да некоторые из них просто городские сумасшедшие, а другие – никчемные люди, которые таким путем, очень примитивным, пытаются завоевать себе славу. Обычно безуспешно. Ну кто знает какого-то там Осмоловского? Кучка таких же пердунов, которые похваляются друг перед другом, у кого газы вонючей. Ладно, давайте, сами посмотрим.
Лёша стал зачитывать из папочки некоторые места:
«В 1992 году группа из восьми художников во главе с Авдеем Тер-Оганяном прохаживалась по Кузнецкому мосту с деревянными расписными ложками в петлицах строгих костюмов».
- И что из этого? Я зимой каждый день хожу босиком по снегу для здоровья, раньше дед мой ходил. Я же не представляю это как искусство.
Я подхватил чтение из папки:
«А ещё раньше, 18 апреля 1991 года, Толя Осмоловский с группой товарищей выложили на Красной Площади из своих тел слово ХУЙ. И это искусство? У нас Бим – самый худший из следаков, никчемный человек – даже так можно сказать, где не попадётся, это слово пишет: на лавках, заборах, дверях метро. А если бы нашел человек десять подобных себе бимов, то и название женского полового органа выложили бы в центре Москвы своими дряблыми телами. Биму как раз своего тела не жалко, пользуйся им кто хочешь.
- Или вот ещё Саша Бренер, старый обитель центровых ОВД, – продолжил Лёша, – вызывающий в трусах и боксёрских перчатках с Лобного места Ельцина на честный бой. Так Туман (старший лейтенант юстиции – БТ), например, безо всякого вызова к делу приступает, морды даже бандитам бьёт, а они похлеще Ельцина будут. Любит пытать самых несговорчивых, после обработки хоть в чём признаются
Так мы и дополняли с Лёшей друг друга, выбивая сектантскую дурь из Л.:
- Хочу сразу сказать. Заметьте, всех этих «художников» сразу после их акций отпускают из ОВД. Вот если бы они срок схлопотали, как «красный комсомолец» Соколов за взрыв кладбищенской плиты? Это всё имитация творчества, и никому она не нужна, даже Соросу. Некий Кулик, наш старый поц, 15 сентября 1995 года в мясных рядах Даниловского рынка изображал «Новую проповедь». Как только его собрались побить хохлы, продававшие свинину и считавшие, что им он мешает торговать, так Кулик сбежал. «Герой дня» называется.
- Или опять тот же Толя Осмоловский на Большой Никитской устроивший с такими же бездельниками, как он «баррикаду» в честь майской революции 1968 года в Париже. Посидел пару суток, заплатил штраф за засорение городской территории. И все об этом благополучно забыли. Импотентное искусство. Вот если бы они прилюдно человека съели, или хотя бы полчеловека. Вот это искусство.
Л. немного подумал и заговорил:
- Во многом верно. Часто деньги, или слава, или голод эффективнее сотни генераторов. Всё верно. Легче разогнать толпу слезоточивым газом, или купить кого надо.
И добавил разочарованно:
- Значит, я всё это время зря старался, надеясь отыскать ответ на истоки творимых безобразий в стране? Останкинская игла, жидомасоны. Неужто всё так просто? Не могу поверить. Поверю только, если наша сегодняшняя выходка ничем серьезным для всех нас не закончится.
Он встал и начал собираться, трясущимися пальцами застёгивая пальто и все повторяя «не могу поверить».
- И всё же хоть сегодня постарайтесь никуда не ходить, пока всё не прояснится. Оставайтесь здесь. Да, – добавил он, обернувшись уже в дверях, – а вы успели заметить, что у тех двоих было по два пальца на левой руке?
Русское пьянство спасло тогда режим
Русское пьянство спасло тогда режим в Омске (теперь становится понятным, почему власти не предпринимают никаких мер по прекращению спаивания народа – «так спокойнее будет»). Вернувшись на «базу», Мандрик застал весь отряд поголовно пьяным. Как рассказали крестьяне, он стал на них орать, мол, нам сейчас склады с оружием брать, а вы тут лыка не вяжете, нам технику подгонять, оружие в неё грузить, а вы на ногах не стоите, нам в Муромцево с боями пробиваться, власть брать, а вы.
Колхозники обиделись и отказались брать власть. («Если бы не орал, мы бы, может, и послушались его и все бы сделали», – признался один из участников «операции».) Тем более, как они пояснили, кончилась водка. Мандрик вручил каждому из них по 45 рублей на билет до колхоза и распустил отряд.
Из показаний жителей деревни Турмакла, данных следователю ФСБ в декабре 1998 года, дело обстояло так: «Приехали в Омск, поселились на какой-то даче. Говорилось о том, чтобы разделиться на две группы. Одни пойдут брать склады с оружием, другие захватят и подгонят технику, чтобы оружие погрузить и вывезти. Охраняют объекты божьи одуванчики – бабки из ВОХРы, справимся. Затем, в объезд Омска, возвращаемся в райцентр Муромцево, берём милицию, администрацию района, узел связи. Меняем власть, меняем председателей сельсоветов, объявляем мобилизацию всех мужчин от 18 до 55 лет, вооружаем и идем на Омск. В городе всё схвачено, нас поддержат».
Мандрик тогда сбежал из Омска в Москву, где снова развернул подпольную деятельность по подготовке восстания – теперь уже в столице. В конце 1999 года, когда он уже был пойман ФСБ, Мандрик в записке на имя главы охранки В.В.Путина так описывал свой московский период: «В период с февраля по июнь 1999 года был создан Народно-патриотический фронт России – чтобы объединить всех патриотов России и осуществить вооруженное восстание. Было отпечатано 8000 листовок, начинающихся словами: «Товарищи! В России произошло вооруженное восстание народа», проведена работа с единомышленниками в городах страны, нарисованы карты предстоящих операций, где стрелками обозначены направления движения революционных масс из регионов на Москву».
Мандрику грозило 20 лет тюрьмы, но после 6 месяцев СИЗО, 4 месяцев психушки и 1,5 лет процесса он получил всего 1 год, и тут же, в зале суда был амнистирован. Видимо, его спасло то, что психиатрами он был признан «психопатической личностью параноидального круга, склонной к немотивированным словам и поступкам».
Отчасти его психический склад был сформирован бабаджистами, одним из течений индуизма.
Летом 1992 года в Омск прибыла ученица йога Бабаджи, подданная Германии Раджни (Расма Розитис). Она получила задание найти на сибирских просторах и возродить храм Ханумана, который по представлениям бабаджитов в предыдущем Золотом веке был духовным центром мира. Поиски привели её в деревню Окунево, окрестности которой и были признаны территорией, где некогда располагался храм. Несколько лет Раджни прожила в деревне, ежедневно проводя ведические и йогические ритуалы. Вокруг стали собираться местные жители, появились поклонники различных мистических учений и медитативных техник, уфологи не только из Омска, но также из Москвы, других городов России, из-за рубежа. Сложилась бабаджитская коммуна, официально зарегистрированная как религиозная община «Омкар Шива Дхам».
«Для своего ашрама бабаджиты купили несколько изб, одеваются в индийские одежды, поют гимны. Поставили жертвенник в виде чаши, на которой вылеплены женский и мужской детородные органы. На жертвенник возлагают фрукты, овощи», – так описывало местное ФСБ практику бабаджиистов в Омской области. Проникся их учением и Мандрик, которому стало казаться, что он является реинкарнацией другого «защитника простого народа» Емельяна Пугачёва.
После окончания судебного процесса Мандрик пошёл работать водителем «маршрутки». Но его мирный труд продолжался недолго – в 2004 году Мандрика нашли задушенным в собственной квартире. Убийцы повстанца так и не найдены до сих пор.
Тогда же, в 1998 году в Вышнем Волочке вооружённый переворот собиралась совершить группа «православных боевиков» Сысоева-Харламова. Сысоев был по тем временам успешным бизнесменом средней руки – он имел трактир и лесопилку. Однако он в середине 90-х «заразился» православным фундаментализмом. Ездил по святым местам, выискивал везде «врагов Христа». В итоге к 1998 году он пришёл к выводу, что власть в России устроена несправедливо, и он чувствует в себе силы возглавить «правильное правительство» страны.
В отличие от Мандрика, Сысоев оставил записки своей жизни и её повстанческого периода. Свой план свержения режима он описывад так:
В начале ноября 1983 года
«В начале ноября 1983 года, когда я уже проживал в Мытищах, я отпечатал 170 листовок политического содержания:
«Товарищи! Требуйте публикации брачных объявлений в рекламном приложении газеты «Вечерняя Москва»! Согласно Конституции СССР никто не имеет права запрещать публиковать брачные объявления в газетах. Ликвидаторы свободы печати достойны презрения. Не будьте манекенами, боритесь за свои политические права! Печатайте и распространяйте подобного содержания листовки во всех городах. Борьба за свои политические права – почётный долг всех и каждого!»
В выходные дни я вывешивал эти листовки днём в центре Москвы и смотрел, как реагируют граждане на эти листовки. При чтении их лица у граждан были серьёзные, никто эти листовки не срывал. Милиционеры, обычно вдвоём, подходили, читали листовки, и уходили.
30 ноября 1983 года я пришёл в Моссовет, в отдел «Семьи и брака», к Севериной А.Ф. Я показал ей свою листовку и объяснил спокойным тоном:
- Если не опубликуют её в газете, то я вынужден буду и дальше расклеивать листовки на столбах и заборах.
Один милиционер тогда позвонил на станцию скорой помощи и сказал:
- Мы здесь задержали одного фашиста!
Минут через пятнадцать приехала машина скорой помощи, и в отдел «Семьи и брака» Моссовета вошли настоящие фашисты: полковник КГБ и психиатр Белый Борис Иосифович.
Белый спросил меня:
- Вы и вправду считаете ликвидаторов свободы печати врагами народа?
Я ему ответил утвердительно.
И тогда меня без суда и следствия повезли в психиатрическую больницу по адресу ул. 8 марта, дом 1.
Врач Ларионова задала мне там несколько ничего не значащих вопросов, после чего поставила заведомо ложный, фальшивый диагноз – «Шизофрения параноидная». И написала: «Назначение – особо строгое наблюдение (бред)».
В больнице я тоже не мог не обращать внимания на творимые там несправедливости. Например, на имя главрача я описал происходившее в палате 4 декабря 1983 года:
«Санитары привели в палату толстого, с огромным животом мужчину, ростом около 190 см. Положили его на спину, привязали к кровати и ушли. Мужчина начал своеобразно забавляться. Он громовым голосом начал кричать, в палате начали громко смеяться, а он воспринимал этот смех как аплодисменты. И изо всех сил старался кричать как можно громче. Потом устал кричать и уснул. Утром его отвязали и отпустили домой».
24 декабря 1983 года меня перевели в психбольницу №5 в Хотьково. Контингент там был разнообразным. Несколько человек лежали по политическим мотивам. 20% от общего числа обитателей составляли уголовники. В основном они занимались тем, что кипятили и пили чифир.
Разговоры у них были, как правило, о совершённых преступлениях. Один молодой парень, например, рассказывал о том, как он с группой парней насиловал школьниц.
Примерно 50% составляли здоровые люди.
Из этой больницы меня выписали 2 марта 1984 года, я тут же вышел на работу, и снова взялся за любимое дело – разработку робота Р505Б».
В октябре 1987 года я побывал у Андрея Дмитриевича Сахарова. Знал я только улицу, на которой он жил. У жильцов этой улицы узнал номер дома, в котором он жил. Во дворе этого дома сидели на скамейках пожилые женщины. Я подошёл к ним и сказал:
- Я хочу встретиться с Андреем Дмитриевичем Сахаровым, а номер его квартиры не знаю.
Женщины вместо того, чтобы сказать мне номер квартиры Сахарова, начали спорить и высказывать своё мнение о нём. Несколько женщин с возмущением осуждали его поступки, а несколько других женщин, наоборот – очень хорошего мнения были о нём. Мне пришлось высказать и своё мнение о Сахарове:
- В будущем Андрею Дмитриевичу Сахарову в Москве поставят памятник, не только как крупному учёному, но и борцу за права человека. И всегда возле его памятника будут живые цветы.
Они сразу прекратили спор между собой и сказали номер квартиры Сахарова. На мой вопрос:
- Возле его квартиры есть охрана? – Женщины ответили:
- Раньше там у него была охрана, там стоял милиционер, а теперь мы не знаем.
Я подошёл к двери Сахаровых и нажал кнопку звонка. Дверь открыл сам Андрей Дмитриевич. Он пригласил меня войти в квартиру, и мы сели рядом на стулья посредине большой комнаты. Я рассказал ему историю о помещении меня в психбольницы за распространение листовок политического содержания. Он внимательно выслушал меня и сказал:
- Вы легко ещё отделались, вас могли держать довольно долго. Начальник первого отдела Моссовета, полковник КГБ города Москвы и Московской области – это высокая должность.
- Андрей Дмитриевич! Ведь в психбольницы по политическим мотивам поместили несколько тысяч заведомо психически здоровых людей.
- Да, конечно. Но почти все они немного того…
И Андрей Дмитриевич покрутил пальцем у виска.
Я подумал, ведь он их видел только после «того» (после отбытия наказания в психушках), а не до «того» (до их помещения туда). Но ничего ему об этом не сказал.
