<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
*) Настоящие статьи перепечатываются нами полностью из парижской газеты· «Возрождение» с благосклонного разрешения их автора А. М. Волконского.
А в том главная опасность, что влечения к самостийности не встречают здорового сопротивления ни в народной гуще, ни в руководящих, образованных слоях.
Вспомните, с какой легкостью в революционном угаре» все помирились с мыслью создания «национальных» войсковых частей; а ведь только предатель мог задумать такую ломку армии пред лицом неприятеля. Как легко привилось почти забытое имя «Украйна» и даже никогда ранее не существовавшее название «украинский народ», вместо «Малороссия» и «малороссы».
Люди думают, что повторять новое имя дело безобидное; не подозревают, что, поступая так, они творят, — способствуют зарождению нового народа в ущерб русскому единству.
В применении имени требуется большая точность, иначе искажается самое понятие. Географические пределы «Украйны», как их предусматривала карта германского генерального штаба еще до войны в 4 раза более действительной Украйны XVII в. (3 с полов. губ.). Если удлинить на карте имя «Италия» в 4 раза, то оно пересечет Францию, Англию
И начальное «И» окажется в Исландии. Это дает мерило того, как чудовищно преувеличены домогательства украинской партии. Самый юг России никогда в состав Украйны не входил; никогда малороссы там, до присоединения Новороссии к Империи, не живали. Екатерина Великая отвоевала от Турции почти пустыню и вся жизнь, внесенная в новый край (земледелие, горное дело, железные дороги, образование, флот и т. д.), внесена была усилиями всего русского народа, даже более, — усилиями всей Империи.
Было бы величайшей несправедливостью отдать этот край лишь одной ветви русского народа.
Новороссия должна быть имперской землей: доступ в Одессу должен быть одинаково свободен и для полтавского, и для саратовского хлеба. Решить иначе, значило бы посеять семена братоубийственных войн на радость Англии, Германскому миру и Польше, на горе остального славянства. Кто упоминает об Одессе, как о городе, лежащем в Украйне, содействует распадению России.
Пропаганда самостийников собирается залить украинской краской чуть ли не четверть всей Европейской России, — русские люди покорно отмалчиваются. С не меньшим благодушием относимся мы к попыткам окрасить в тот же цвет наше славное далекое прошлое. В газетах всего мира рассказывают об «Украйне» домонгольской поры, об «украинском» князе Владимире святом. Это возмутительное глумление над исторической правдой не встречает отпора.
Такое издевательство идет над научными данными этнографии. Подхвачена мысль, сто лет назад пущенная в оборот из Польши, что белоруссы не русские, а отдельный народ; что существует «украинский народ» не русского корня; что имеется еще и третий народ — «московиты», каковые уж не славяне, а полу-татары. Всемерно стараются свести понятие «русский» к понятию «великоросс».
Не противодействовать этому стремлению значит прилагать руку к национальному самоубийству. Если низвести Россию до Великороссии, то надо проститься с мечтой о возрождении Великой России.
Это, кажется, далеко не все понимают: в зарубежной печати постоянно встречаем неправильное применение слова «украинский» в смысле противоположения «русскому»*).
Напр., человек наблюдал матросов советского флота, прибывших в Константинополь: он не видит в них особого большевицкого отпечатка, — «все, пишет он, простодушные русские и украинские лица». Как поймет эту фразу 12-летний мальчик Зарубежья?
В его голове тут же зародится представление, что есть украинский, не русский, народ. Сможет ли он когда-либо стать борцом за русское единство?
Оттого ли, что мы подавлены житейскими заботами или что поглощены партийными спорами, но наше внимание едва останавливается на сложной работе, направленной к разрушению единства русского народа; видимо, мы не отдаем себе отчета, что дело идет об основном условии нашего национального существования; мы не только не боремся с центробежными силами, но нередко бессознательно играем им в, руку.
*) «Украинца» («малоросса») можно противополагать лишь «великороссу», ибо часть противополагается лишь части, а не целому.
В прекрасное книгохранилище русской историографии ворвались люди, охваченные политической страстью; они разбрасывают, как ненужный хлам, томы Соловьева и Ключевского, искажают тексты Нестеровой летописи*); они топчут ногами неугодные им документы и факты и сочиняют из головы новую, карикатурную, историю России.
Кому же защитить наше прошлое, кому постоять за правду, как не служителям науки? Кто беспристрастнее их сумеет выделить зерно истины, скрытое в море голословных утверждений и необоснованных вожделений.
Свобода местному говору, верованиям, быту; совместимость краелюбия с любовью к отечеству, — вот положения, непризнание которых ведет к обострению самостийных течений. Петербург последних десятилетий Империи в этом отношении не без греха. Здесь, кажется нам, лежит правда украинского движения. Но и тут — какое чудовищное преувеличение позволяет себе пропаганда**).
Даже в наши дни в иных государствах меньшинства подвергаются таким стеснениям, перед которыми Валуевские циркуляры безобидная мера. Разобраться в утверждениях пропаганды, отделить правду от неправды и неустанно обличать последнюю в печати всего мира — долг всех, в ком живы всероссийские струны.
Отметим, что доля правды в словах газеты есть, по-украински хохлушки действительно не говорили; говорили они по-малороссийски; это объясняется не «тиранической властью царей», а проще: украинский язык тогда еще не существовал.
Убежденных украинцев мы, очевидно, не переубедим: украиномания есть верование, и верование ложное, а известно, что еретиков никакими текстами не проймешь. Но тех, кто еще под влияние украинцев не подпадал, оградить мы можем; особенно это важно в отношении нашей молодежи; покажите ей всю неправду их утверждений, и она за ними не пойдет.
Влияние украинской пропаганды через печать на широкие круги иностранцев всегда будет сильнее нашего: ведь денег у нас нет; но серьезные органы должны будут считаться с научным освещением вопроса; они поймут, что статьям, говорящим о «крещении Украйны», не место в уважающем себя издании: ученая среда поймет, что человека, готового повествовать о до-монгольской «Украйне» или о «русском гнете» над Украйной, ни на какую научную кафедру пустить нельзя; люди стоящие у власти, убедившись, что в украинской пропаганде много страстности и мало обоснованности, будут менее склонны оказывать содействие украинским «правительствам».
Всего этого могли бы добиться объединёнными усилиями представители русской науки, ни на йоту не поступись научной правдой. А кроме них, никто этого сделать не в силах.
Гадать теперь о будущих судьбах Русской Земли дело праздное. Но допустим, что создастся Украинская держава от Дуная аж до Владивостока: это прошлого изменить не может. Прошлое определяется не сегодняшними чувствами и надеждами, а нелицеприятными показаниями хартий. Как бы ни сложилось будущее, свидетельствование о правде истории останется служением науке и заслугой пред страждущими отечеством.
*) Разумею напр., тексты под 1187 и 1213 г., в толковании коих отрицательному имени существительному «украйна» дается значение имени собственного «Украйна».
**) в одной итальянской газете было сказано, что несчастные «украинские» девушки не смели говорить на украинском языке. Кто слыхал, как на дивном просторе малороссийских полей милые хохлушки гуторили с парубками, только рассмеётся такому утверждению. Но иностранец поверит—он ведь знает... Pokrana, lе кnо-ut... Поверят уже, что доброго, и иные из наших детей...
Если у авторов второй половины минувшего века и встречается иногда выражение «украинский язык», напр., у Г. П. Данилевского), то это дела не меняет: они под этим именем подразумевали тот же самый язык Шевченко, — естественное литературное цветение малороссийского наречия.
Совсем иной язык — язык «украинский», рожденный в первые годы текущего века при сотрудничестве австрийских канцелярий. Основной мыслью при его выработке было добиться несходства его с русским языком. Потому в словарь его включены многочисленные польские, немецкие, латинские корни; потому он полон «искусственно, по польским и немецким образцам, придуманных новообразований» (слова Ягича).
Чтобы понимать «украинскую» книгу, мало быть русским, — надо знать 4—5 языков. Стремясь сделать малороссийский язык непохожим на общерусский, украинофилы невольно сделали его непохожим и на самого себя. Когда в 1918 году это галицийское новшество хотели навязать населению подлинной Украйны (Киевской. Черниговской и Полтавской губерн.), то оказалось, что ни крестьянин, ни бывший помещик его не понимают.
Если теперь дело обстоит «лучше», то лишь в силу большевицкого гнета. Украинский язык гениальное политическое достижение, но и филологическое уродство. Говорить теперь, — когда этот второй язык уже существует, что Шевченко писал на нем, могут последовательно лишь те, кто, желая отнести начало «украинского народа» не только ко времени Шевченко, но и Владимира Святого, бессовестно издеваются над правдой истории.
Психологическая разница между этими двумя языками огромна. Малороссийский литературный язык русскому единству не противоречит, как не противоречат итальянскому единству ни сицилийское наречие, ни наречие венецианское*). На горе России этого в Петербурге многие не понимали: Валуевскими циркулярами загнали естественное и законное малороссийское краелюбие — по ту сторону границы.
Там, под австрийско-германско-польским воздействием, оно приобрело по отношению к российской империи изменнический оттенок. Тогда и породили украинский язык — орудие расчленения России и русского народа.
*) Эти наречии существуют свыше тысячи лет; на венецианском уже десять веков назад писались государственные акты. Наши три наречия, как и три ветви русского народа, родились лишь в XIV в., под влиянием распадения политического единства Руси после татарского разгрома.
Но противополагать эти два имени, как названия двух частей населения России, может последовательно только человек, желающий расчленения русского народа; в устах всякого другого такое противоположение свидетельствует о недомыслии.
Иные думают высказать широту взгляда, сказав: «малороссы или украинцы, мы о словах не спорим». Но это не просто слова, а имена. Об именах не только спорят, за них умирают; и если за какое имя нет людей, готовых умереть, то существование такого имени, а с ним и народа его носящего, не долговечно.
Надо трезво смотреть на действительность и признать, что «малоросс» и «украинец» одно и то же, лишь в смысле племенном (кровь ведь не изменишь), но психологически эти понятия противоположны.
Малоросс — это русский, это русское единство, это в пределе — Богдан Хмельницкий и Гоголь; украинец — это отрицание русского единства, это в лучшем случае бессознательное орудие иностранных держав в работе по расчленению не России только, но и всего русского народа от Карпат до Тихого океана.
И на батьку Богдана украинцы ссылаются ложно: только печальной памяти Мазепа может быть их вдохновителем.
Теперь по их пути пошли чуть ли не все державы. Беда не в этом, а в том, что мы сами постепенно привыкаем к именам, измышленным врагами русского единства, понемногу их себе присваиваем, не давая себе отчета в их ядовитости.
Поляки называют Италию Блохи; это, конечно, весьма некрасиво, но и столь-же безопасно: они могут тысячи лет называть «Wiochy» сами итальянцы своего имени из-за этого не изменят. И если бы «украинец» писалось только латинским буквами, произносилось лишь на иностранный лад, опасности бы не было.
К несчастью это не так: в сейме русские поделены на «фракции» белоруссов, украинцев и... «русских». Сами-ли русские поделились или их до того довели поляки, в обоих случаях слабость национального сознания несомненна.
Факт на лицо — в пределах Польши 15-ти миллионный русский народ, как таковой, не представлен. Что-то не слышно, чтобы в сейме или в печати кто-либо поднимал негодующий или скорбный голос против такого деления.
А ведь в думе у нас сидело «польское коло», — не «великие» да «малые поляки» и «мазуры». Остается лишь изгнать корень «рус» из имени белоруссов, привив им, например, смехотворное название «кривичей» (и над этим уже работают), и давнишний польский идеал будет достигнут: представление о триедином русском народе исчезнет, понятие «русский» снизится до понятия «великоросс».
А в былое время было не так. Около 1530 г. полочанин Скорина перевел библию «на русский язык», он же издавал иные книги «людям посполитым русскаго языка на пожитку». Кн. К. Острожский писал воззвания народу русскому.
В 1561 г. на Волыни было переведено Евангелие со славянского на местную устно-народную речь «мовою росскою». Во Львове в 159.1 г. издана грамота «словенскаго языка» в назидание «многоименитому российскому роду». Так от Полоцка до Карпат, вся рус, подчиненная Польше, закономерно противополагала свою стихию — польской.
Что же случилось теперь? Неужели для того малороссы и Москва боролись с Польшей, для того три ветви объединились, создали единую великую империю и единый великий язык, чтоб под ударами большевиков и под натиском враждебных национальных влияний в десяток лет растерять живое чувство своего единства!
Для других все дело в том, чтобы испытать на «массах», после большевицкого опыта, все топкости своей эсэровской или иной программы, а как будут зваться эти «массы» — не все ли равно?
Третьи каким-то чудом ухитряются связывать чувство народности не с церковным обрядом, а с тонкостями религиозного верования, даже с религиозными раздорами... Для тех, и для других, и для третьих только и свету что в своем оконце.
Мечтают о форме и не замечают, как материал, которому хотят придать эту форму, разлагается и расползается. И не понимают, что в имени скрыта творческая, почти мистическая сила.
Брали бы пример с галичан: их четыре века ополячивали, а в австрийских тюрьмах и лагерях они повторяли «мы русские, русские». Брали бы примерь с карпато-руссов: испокон веков окружены наши братья сильными народами; австрийские императоры говорили им: «У меня нет русских», а они умирали за русское имя.
Да и в наши дни их секут украинофилы железной проволокой за то, что смеют быть русскими, смеют напомнить властями, что поручительство пяти великих держав на обещании дать Карпатской Руси русскость, остается, вот уже 10 лет. мертвою буквой ...
Механическое ли только составляли мы соединение, обреченное на распад с исчезновением объединявшей нас власти? или мы великий народ, способный при всех условиях сохранить полноту своей личности, выработать новые формы власти и новые формы единства?
Великая ли мы нация, водворившая на одной шестой части земли «Русский Мир», Pax Rossica; народ освободитель, бескорыстно отдававший свою кровь на спасение угнетенных народов, явивший миру в 61 году пример бескровной социальной и нравственной революции... или нами могут помыкать все, кому не лень, могут делить нас, кромсать, размочаливать, навязывая нам произвольные имена?
Как кто из малороссов в совести своей на такие вопросы ответить, соответственно и назовет себя либо «украинцем», либо малороссом?
Рим, 1929.
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — https://drive.google.com/
