<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
Рисунок христианского храма на кочевке тунгусов на реке Иочимо
М.С.Баташев, впервые опубликовавший этот документ, сообщает: «В фонде этнографии коренных народов КККМ под инвентарным номером 1610-3 хранится выполненный пером рисунок. На рисунке изображено квадратное здание с четырехскатной крышей, установленное на высоком помосте. Позади сооружения располагается бревно с шестью „ногами“, на котором закреплено три восьмиконечных православных креста. По внешнему облику бревно близко некоторым фигурам так называемого „шаманского чума“ — калир (мифические гигантские дикие олени), устанавливающиеся в галерее дарпэ, или же мифическому шаманскому лосю, изображение которого располагалось в галерее онанг. Подпись под рисунком гласит: „Христiaнскiй храмъ на кочёвке тунгусовъ на реке Jочимо“. Из материалов инвентарной книги известно только то, что рисунок поступил в фонды в 1923 г. от некоего А.С. Гобова через сотрудника музея А.А. Савельева. Но, судя по графике подписи, сам рисунок был сделан гораздо раньше, еще в дореволюционное время. В пользу данной датировки свидетельствует и тот факт, что рисунок завернут в лист, вырванный из какого-то печатного библиографического издания; верхняя дата перечисленных в нем публикаций датирована 1893 г.
Кроме этого краткого комментария, мы не располагаем никакими дополнительными сведениями о происхождении документа и «Sitz im Leben» («жизненном контексте») изображенной на нем постройки.
В качестве рабочей аксиомы исследования были приняты отказ поставить под сомнение содержание надписи и убеждение в том, что тунгусское сооружение на рисунке, действительно, являлось — по крайней мере с точки зрения эвенков реки Иочимо — христианским. К косвенным признакам христианского характера постройки можно отнести троичность изображений крестов при отсутствии «хомоконов» и иных обычных для шаманских мольбищ идолов.
Вероятно, иконография ритуальной конструкции, включающей крестообразные жерди, установленные на священном животном «калире», также способна пролить свет на связь интересующего нас памятника с христианизацией тунгусов. Языческая по происхождению, традиция ставить подобные изображения перешла в синкретические ритуалы и формы благочестия, которые сами эвенки считали христианскими.
Подобным способом эвенки устанавливали ритуальные шесты для закрепления на них даров божествам. В шаманской терминологии похожая на православный крест «хоругвь» могла иметь разные наименования — «локоптын» (приношение, приклад), «локогор» (жердь, на которой вешается жертва из материи или меха), «гореко» («лестница в небо»), «сэргэ». Например, крестообразные шесты вместе с деревянными животными украшали входы в шаманские «юрту № 3» и «юрту № 4», обследованные экспедицией А.А.Макаренко близ заимки Панолик в апреле 1907 года. В «юрте № 4» «кресты» были установлены на двух «калирах», а в «юрте № 3» сочетались с изображением оленчика и двумя деревянными подставами для восковых «божеских свечей», выдаваемых эвенкам Кежемской Спасской и Пановской Кирико-Иулитинской церквями вместе с ладаном [2].
И.И. Бердникову около 1910 г. эвенки объяснили, что «кресты» входят в состав декораций шаманского чума для лечения больных: «Собравшиеся родственники еще до прибытия шамана готовят ему юрту, делают из ели изображения людей, высокие кресты, шесты с насаженными на них изображениями „гагары“, изображение „орона“ (таинственный зверь), рыб (тайменя-джали) и ставят жертвенные козлы. В юрту вносят больного и, прикрывая ветвями вход в юрту, с восточной стороны в два ряда ставят изображения людей, гагар, „орона“ и кресты, с запада прикрытые ветвями выглядывают „джали“ (таймени) с „ороном“, обращенном головой на запад» [3].
Такие же артефакты краевед из Братска Г.С. Уткин обнаружил в 1973 г. перед шаманским чумом Ивана Сычёгира в 35 км от Ербогачена: «Сэргэ — длинная лиственничная жердь с тремя перекладинами, соответствующими, в представлении информантов, трем мирам. По окончании обряда на „сэргэ“ вешали шкуру убитого жертвенного оленя. „Сэргэ“ устанавливали на изображение двуглавого оленя — „калира“. По сообщению информантов, мифический олень воплощал в себе образ верховного божества» [5].
А.А. Макаренко сообщает, что жердь с крестовинами «локоптын», на которой вешались жертвы, эвенки называли «кирэс» (крест), отождествляя ее с православным крестом: «В среде авоньки, живущих в районе наших исследований, широко распространен обычай ношения поверх рубах шейных крестов. Этот внешний знак христианства не надевают шаманы, но часто носят их семейства; он может быть также у детей и взрослых, именуемых язычниками, и наоборот — те и другие из числа крещеных могут не иметь его... Кресты из якутского серебра якутской работы особенно ценятся авоньки: они выменивают их у якутов, уплачивая за такой крест 1-2 оленей... Однажды нам удалось видеть сосну с изображением на ней креста. Эта сосна стояла в хорошем сосновом бору, недалеко от реки Катанги, среди шаманских сооружений. Служил ли высеченный на ней крест предметом поклонения для авоньки стоявших там табором, или это был только своеобразный тип затеси из числа имевшихся гладких затесей на других соснах, так и осталось под вопросом... „Кирэс“ — крестом называют иногда авоньки жердь с крестовинами на которой вешаются жертвы... На двух могилах только, из виденных нами, были водружены кресты: на земляной могиле девушки и на столбе, поддерживающем дощатый гроб мальчика»[6].
Молясь Богу перед охотой и при перекочевках, совершая камлания в шаманских чумах эвенки возжигали под «локоптынами» церковные свечи на деревянных подставах: «Подставы для восковых „божеских свечей“, зажигаемых авоньки при общем моленье „Шивоки“ (Духу-Богу), делаются заурядно тунгусами покидающими то или другое свое стойбище, где они оставляют также жертвы („локоптын“) из „торги“ и проч., как это я нашел после компании Солекина, Парчена и других в бору, в половине версты от реки Катанги, совершенно свежего изделия того же года 1907 в апреле же месяце. Делаются в числе прочих „оннангов“ шаманского капища, как я нашел при входе в загородку шаманской юрты, уже хотя и посиневшую от времени, но сохранившую на дощечке застывшие капли воска свечей... Ованьки привозили в Кежму с собой оленины, белку и прочий пушной мех и жертвовали тамошней церкви. Этого рода „приклад“ по-русски, или по-ованьки „локоптын“, ованьки складывали, как говорили очевидцы, в церкви же, большей частью перед иконой Спасителя; накрестившись, шли покупать „божеские свечи“ и ставили перед Спасителем и другими святыми. Так было и по другим селениям. Отсюда возникло знакомство ованьки с восковыми свечами и их употреблением. Церковь продолжает снабжать ованьки „божескими свечами“ и nbsp;ладаном за их приклады теперь уже на Катанге через исполняющих должности церковных старост „тунгусятников“. Нет ничего мудреного, что и шаман Василий, постройки которого остались теперь по устью реки Панолик (в половине версты от Катанги) и на правом берегу Катанги от займища Панолик до реки Второй Лакуры (правый приток Катанги) и выше, — ввел в свой шаманский ритуал употребление „божеских свечей“» [7].
Из полевых материалов катангской экспедиции А.А. Макаренко известно также, что среди енисейских эвенков практиковался обычай преподносить «локоптыны» в дар Туруханскому Троицкому монастырю и православным храмам: "Обыкновенно такого рода жертвы сперва подвешиваются на крестообразных шестах на месте стоянки, а затем иногда передаются в пользу церкви«[9].
В записках А.А.Макаренко зафиксирован ряд случаев, когда церкви жертвовались «локоптыны» из шкур оленей, пушнины, тканей, монет и бумажных денежных купюр: «При реке Джягдагли на левом берегу Катанги, где стояли юрты Бедобинских тунгусов братьев Алексея Ильича и Бориса Ильича Коченевых и других высились также шесты из лиственниц с распяленными красными шалями и кусками цветных тканей — „торги“ (жертвы Богу). Один из них Алексей передал мне шкуру оленя с головой, ушами и ногами и при ней десять белок — это „локоптын“ или жертва Богу, до меня высившаяся на шесте, а теперь должна следовать на приклад в Туруханский Троицкий монастырь. Сампсон Федорович Хоркило через меня же направил в тот же монастырь приклад, состоящий из двух трехрублевых бумажек, зажатых в жомчики, золотой монеты пятирублевого достоинства, туго завязанной в добовый лоскут, скрепленный с жомом — это тоже был „локоптын“ на шесте... Александром Ильичем Коченевым были водружены: шест лиственный с цельной шкурой оленя, а внизу привязано сердце его; на кедре — кусок плиса аршина три и три рубля, отданные мне для передачи церкви в д. Ворогину Анциферовской волости; кедры с платком и пуком белки (переданы через Карпа Ивановича Суздалева в Кежемскую церковь) — это „локоптын“ („божеско“), поминки о сыне; тут же у лиственки из веток прирублен треугольной формы жертвенничек, а на нем лежали требуха оленья, кости и куски мяса. У Василия Мучанчина стариком ставится „локоптын“ из шкурки песца, который пока перевозится за кочевьем, а потом пожертвуется церкви или монастырю или шаману. У князя Никифора вешают черную лисицу, жертвуют церквям соболей» [10].
Семантическая связь крестообразных шестов с изображениями «калиров» в шаманских чумах и, одновременно, с «прикладами», которые жертвовались Богу и православной церкви, дает возможность интерпретации «козлов» с тремя крестами в составе сооружения на реке Иочимо как синкретического христианского символа эвенков.
Фотоснимок тунгусского кладбища на устье реки Кочечум, сделанный И.М. Сусловым в 1927 г., показывает, что кресты совместно с «калиром» или «мамонтом» присутствовали в христианизированном похоронном обряде эвенков. При обсуждении надмогильных сооружений кладбища поселка Суринда эвенкийка Анна Степановна Каянович сообщила, что антропоморфный крест на родовых могилах оленеводов Гаюльских означает в ее ассоциативном мышлении образ «Христа на олене». Не исключено поэтому, что на рисунке из Красноярского музея изображена надгробная часовня.
Страшными показались мне. Я говорю: ой, Илья Осипович, идолы! Он мне в ответ: это наши боги, мы тут детей крестили, наши крестят детей тут. Идол стоял у каждого столбика, у каждого из четырех столбиков такой идол. С одной стороны на помост заходят, с другой сходят. Когда с помоста по лесенке слезают, к первому столбику ребеночка подтаскивают — к этому идолу, целуют или что, пригубятся лицом к дереву. А потом идут ко второму, и к третьему, и к четвертому идолу. И опять. Три раза вот так, Илья Осипович говорил: мы заходим и сходим, три раза. Маленьких ребятишек они вот так крестят. Говорил: мы здесь детей крестили, может, и сам он крестил. Когда Илья Осипович умер, его дочь попросила поставить крест на его могилу — он был крещеный. Илья Осипович смирный был, тихий, не пил, не ссорился ни с кем, своей смертью он умер» [12].
По свидетельству А.А. Макаренко некоторые помосты могли иметь значительные размеры. «На обратном пути зашли в ручей по тому же правому берегу Катанги и сфотографировали развалины огромных размеров шаманской постройки» — сообщает А.А.Макаренко о помосте с двумя скатами-лестницами, имевшим сходство с устройством «туктывунов» сымских эвенков [13].
Наряду с крестами, традиционный помост мог наделяться новыми функциями в контексте эвенкийских представлений о христианстве. Под влиянием миссионерской деятельности церкви в среде крещеных эвенков формировались первоначальные признаки национальной православной культуры.
Клиценко Ю.В.
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — http://zaimka.ru/
