Провал в Китае
Орфография и стиль сохранены
С. Секретно. Лично
Сов. Секретно
Выписка. Сов. Секретно
Секретарю ЦК ВКП (б)
Товарищу Сталину
Сов. секретно
Секретарю Бюро КПК
Пожар на трикотажной фабрике
Алексей Георгиевич Тепляков
Примечания
Помочь, проекту "Провидѣніе"
Провал в Китае
Предлагаемые документы извлечены из фонда Комиссии Партийного Контроля при ЦК ВКП (б), которая в конце 1935 г. рассмотрела не совсем обычные партийные проступки работников Иностранного отдела НКВД и Разведывательного управления РККА, работавших под легальным прикрытием в советском консульстве в Шанхае.
Неудачная попытка выкупить арестованного китайцами советского резидента привела не только к досрочному возвращению домой нескольких чекистов, но и послужила поводом для дипломатов к резкой постановке вопроса о количественной и качественной сторонах нелегальной работы за рубежом.
Высший контрольный орган партии довольно сочувственно отнесся к инвективам полпреда в Китае, который предложил резко сократить количество разведчиков в советских учреждениях за рубежом и запретить им вербовать сотрудников этих учреждений.
Информация другой заинтересованной стороны — только что потерявшего пост начальника Иностранного отдела НКВД, но оставшегося заместителем начальника Разведупра РККА А.Х. Артузова — характерна умолчанием относительно важнейших вопросов, поставленных (явно не в первый раз!) дипломатической верхушкой перед политическим руководством.
В своем письме Ежову Артузов оставил без внимания и полную расконспирацию (т.е. непpoфeссионализм) ряда своих работников, и недопустимые методы вербовки (прямой шантаж) среди персонала консульства.
Уверенный, что никакого сокращения разведывательного аппарата за рубежом не произойдет, он подготовил классическую ведомственную отписку с демонстрацией добрых намерений оскандалившихся чекистов и убежденности в ненужности раздувания досадного эпизода, обошедшегося без серьёзных последствий.
Практика минувших десятилетий показала, что в споре дипломатов с разведчиками последние, как правило, имели преимущество
Орфография и стиль сохранены
Все публикуемые документы — машинописные, с изобилием грамматических и стилистических несуразностей. Их орфография и стиль сохранены полностью.
15 ноября 1935 г.
№ 419−334/oc[1]
Сов. секретно
Тов. Шкирятову[2]
По поручению Б.С. Стомонякова[3] при сем препровождается:
1. Копия письма Полпреда СССР в Китае т. Богомолова от 27.09.35 г. на имя т. Стомонякова,
2. Выписка из письма Полпреда СССР в Китае т. Богомолова от 30.08.35 г. на имя т. Стомонякова
Приложение: упомянутое на 2 листах.
Секретарь (Клява)
подпись
ЦХСД, ф. 6, оп. 1, д. 58, л. 24.
ВЫПИСКА
из сов. секретного личного письма Полпреда СССР в Китае т. Богомолова[4] от 30.VIII.1935 г. на имя Замнаркоминдела т. Б.С. Стомонякова
3. Я вполне согласен с Вами, что, с изменившимся положением на Севере, нам трудно соблюдать сугубую осторожность в Китае[5].
В связи с этим считаю необходимым опять обратить Ваше внимание на отсутствие необходимой конспирации в работе нелегальных сотрудников нашего легального аппарата. У юристов дело обстояло плохо, у профессоров обстоит не лучше[6].
Я сомневаюсь, чтобы работа этих товарищей была неизвестна почти всем нашим сотрудникам и большинству обслуживающего персонала. Юристы собираются реорганизовать свою работу; то же самое должны сделать и профессора.
Какой конспирации можно ждать от них, когда напр. руководящие работники, как напр. Вице-консул Вартэ[7] на общественных собраниях говорит о «своем учреждении», «своей работе»; когда при желании использовать сотрудников хозучреждений для своей работы, если они обнаруживают не желание, угрожает им неблагoприятными последствиями после их возвращения в СССР (случай со Цветковой).
Но самое главное в том, что они расшифрованы, и если японцам понадобится, они в любой момент смогут создать громкое дело, так как подстроить что-нибудь проваленным работникам совсем нетрудно. На основании этого я считаю необходимым перестроить всю работу профессоров, законспирировать и снять проваленных работников (почти все), а в первую очередь нужно снять т. Вартэ. Едва ли есть у нас хоть один сотрудник, который не знал бы о его работе.
1 — хк
Выписка верна:
подпись нрзб.
Там же, Л. 25.
Копия
С. Секретно. Лично
Шанхай, 27 сент. 1935.
ЗАМНАРКОМИНДЕЛ
т. Б.С. СТОМОНЯКОВУ
Уважаемый Борис Спиридонович,
Когда я писал Вам с прошлой почтой о недостаточной конспирации некоторых наших работников, я не предполагал, что события развернутся так быстро. Теперь я уверен, что, если бы они не уехали, по крайней мере, двое из них были бы уже арестованы[8].
Как и раньше, я продолжаю считать, что основной причиной всех провалов является недостаточная конспирация наших т.т. О какой успешной работе может итти речь, - если не только каждый из наших сотрудников, но почти каждый китаец из обслуживающего персонала не может не догадываться, чем занимается, по крайней мере, половина этих товарищей.
Одновременно я пишу также М.М. (Литвинову[9] — публ.) и прошу его провести следующие мероприятия:
1) Ограничить количество профессоров и юристов в наших и хоз. учреждениях (по одному на пункт, не считая аппарата военного атташе, который может проводить свою работу в легальных рамкax).
2) Предложить всем т.т. выполнять как следует их легальную работу; невыполнение ее ведет только к их деконспирации.
3) Запретить вербовать работников на месте из числа сотрудников наших и хоз. учреждений; от этого ничего кроме вреда и провала не получается.
Если мы проведем эти мероприятия, то в значительной степени устраним возможность больших политич. скандалов. Что касается наших работников в Китае, то нельзя забывать, что японцы были бы весьма заинтересованы в том, чтобы устроить большой скандал для нас именно здесь в Китае.
С товарищ. приветом
Д. Богомолов
Там же, л. 26.
№ 319/oc
1 декабря 1935 г.
Сов. Секретно
ТОВ. ШКИРЯТОВУ
По распоряжению Б.С. Стомонякова при сем препровождается, в дополнение к ранее посланным материалам, выписка из письма Полпреда СССР в Китае т. Богомолова от 10.ХI. с.г. на имя т. Стомонякова.
Приложение: упомянутое на 1 л.
Секретарь (Клява)
Подпись
1 экз. ФК
Там же, л. 27.
Выписка. Сов. Секретно
Выписка из совершенно секретного письма Полпреда СССР в Китае т. Богомолова на имя Б.С. СТОМОНЯКОВА от 10 ноября 1935 г.
С прошлой почтой я уже послал несколько конкретных предложений касательно работы профессоров и юристов в наших учреждениях заграницей.
Нужно было-бы иметь в виду еще один пункт, который часто считается само собой разумеющимся, но не выполняется.
А именно: нужно, чтобы при командировке каждого товарища, имеющего параллельную работу, был поставлен в известность Полпред.
Верно (Клява)
подпись
1 экз. ФК
Там же, л. 28.
№ 24 3652a
26.11.35
Сов. секретно
экз. № 1
Секретарю ЦК ВКП (б)
Тов. ЕЖОВУ[10]
Справка о виновности работников Разведупра и ИНО НКВД, обвиняемых т. БОГОМОЛОВЫМ в связи с провалом выкупа резидента РУ из Ханькоуской тюрьмы
Из работников РУ т. Богомолов обвиняет т. Гартмана[11]
Товарищ ГАРТМАН (ГУТНЕР) Абрам Иосифович, член ВКП (б) с 1920 г. работал в РУ РККА с февраля 1927 г. до июня 1928 г. в Китае. По возвращении из заграничной командировки по линии РУ в 1928 г. начал работать в Ц[ентральном] О[ргане] ВКП (б) «Правда» до 1930 г. в качестве зам. зав. ИНО. С января 1930 г. по май 1933 г. — корреспондент «Правды» в Германии; с сентября 1933 г. корреспондент. «Правды» в Шанхае.
В Шанхае был связан с нашей работой. Помощь его органам РУ заключалась в информации наших работников о людях, могущих быть полезными для развед. работы, а также в изучении этих людей под углом зрения их возможной вербовки.
Никаких агентурных связей никогда не имел. Вербовок никогда не производил.
В ходе подготовки Иностранным Отделом ГУГБ НКВД операции по освобождению арестованного резидента РУ представилась срочная необходимость пересылки денег из Шанхая в Ханькоу. В виду трудностей нелегальной пересылки крупной суммы в Ханькоу, товарищи чекисты, занявшиеся делом выкупа резидента РУ из тюрьмы, решили послать деньги в Ханькоу через сотрудника Центросоюза т. КОСОВА[12] (работника НКВД).
Его поездка в Ханькоу могла быть объяснена для внешнего мира только в том случае, если бы он сопровождал директора представительства Центросоюза т. МУРОМЦЕВА.
Поэтому т. ГАРТМАН по просьбе организаторов выкупа обратился к т. БОГОМОЛОВУ (Полпреду СССР в Китае) с просьбой разрешить т. МУРОМЦЕВУ поездку в Ханькоу. Для такой поездки имелись и причины делового коммерческого характера.
После длительного обсуждения этого вопроса т. БОГОМОЛОВ разрешил т. МУРОМЦЕВУ поехать в Ханькоу.
Роль т. ГАРТМАНА в деле непосредственной организации выкупа арестованного этим и ограничилась.
За время своей связи с органами РУ т. ГАРТMAH никогда и ни в какой мере провален не был.
Считаю, что товарищи чекисты, взявшиеся организовать выкуп из тюрьмы своего товарища по разведке, резидента Разведупра, — поступили хорошо, так, как должны поступать большевики-подпольщики в отношении попавшего в беду товарища.
Единственной ошибкой организаторов этого дела было то, что они не сумели его организовать полностью в подпольи. В частности они не смогли преодолеть трудностей по нелегальной переброске необходимых для дела денег, а прибегли к переброске их в Ханькоу через аппарат Центросоюза.
Этого нельзя было делать, исходя из существующего запрета пользовать для нелегальных дел официальных советских служащих заграницей.
Правда, провал дела с выкупом резидента из тюрьмы фактически не затронул официальных лиц, так как было своевременно предусмотрено, что вылетевшие в Ханькоу работники Центросоюза передадут деньги коммунисту-подпольщику, чье молчание при всех случаях возможного провала будет обеспечено. Тем не менее совпадение провала выкупа с прилетом в Ханькоу работников Центросоюза было поставлено в связь и раструблено в газетах.
Как известно арестованные товарищи подпольщики так хорошо держались на допросах, что китайской полиции не удалось доказать даже факта попытки выкупа из тюрьмы нашего товарища.
Приговором суда организатор выкупа присужден лишь к двум годам тюрьмы, и китайцы ни в чем не смогли скомпремитировать Советские учреждения в Китае, если не считать голословной газетной шумихи, которая обычно подымается по всякому текущему поводу. На этот раз пресса, как обычно, не могла привести ни одного факта, уличающего наши заграничные органы в нелегальщине и ограничилась лишь раздуванием факта «случайного» совпадения провала дела выкупа в Ханькоу с приездом Советских служащих туда же.
Таким образом обвинения разведчиков со стороны т. БОГОМОЛОВА следует считать необоснованными и вызванными опасениями того, что наши разведчики, работающие в Советских аппаратах заграницей могут провалиться на нелегальном деле.
Фактически это необосновано потому, что никто из этих товарищей (изучающих легальные материалы, прессу и наблюдающих лишь собственными глазами за войсками), фактически не может провалиться потому, что никто из них не имеет никаких[13] связей с агентурой. Это запрещено нами под страхом строжайшей ответственности.
Жалоба т. БОГОМОЛОВА тем более безосновательна, что единственное преступление, которое сделали товарищи (пересылка денег через аппарат Центросоюза) было сделано с разрешения самого т. БОГОМОЛОВА.
26-ХI-35
Артузов[14]
Там же, лл. 20−23.
Эта записка[15] послана т. Сталину
с выпиской[16] через т. Поскреб.[ышева][17].
А. Сольц[18]
(от руки, чернилами, в правом верхнем углу листа).
Товарищу Сталину
По поручению Политбюро ЦК ВКП (б) нами были вызваны в Комиссию Партийного Контроля работники Разведупра и ИНО НКВД, отозванные из Шанхая, о которых телеграфировал т. Богомолов.
В результате их допроса выяснилось, что они действительно нарушили элементарные правила конспирации в своей работе заграницей. Так, они привлекли сотрудников Центросоюза — т.т. Муромцева и Косова — к делу освобождения тов. Вальдена[19] — резидента Разведупра, арестованного китайцами.
Представитель НКВД т. Варте, работающий вицеконсулом в Шанхае, взяв на себя руководство организацией освобождения резидента Разведупра тов. Вальдена, созвал в Полпредстве совещание, на котором присутствовали сотрудники Центросоюза Муромцев, Косов, Иткин[20] и корреспондент «Правды» Гартман, где сообщил о своих планах об организации побега Вальдена.
Практическую работу по организации побега из тюрьмы тов. Вальдена Варте проводил через своего агента некоего Найдиса, находящегося в Китае на нелегальном положении, который вел переговоры непосредственно с начальником китайской тюрьмы в Ханькоу.
Для передачи денег на организацию побега тов. Вальдена, Варте привлек работников Центросоюза — Муромцева и Косова, которые на самолете перевезли из Шанхая в Ханькоу несколько десятков тысяч долларов и вручили их непосредственно Найдису. Вскоре после этого Найдис был арестован китайской полицией. За ним несомненно следили.
Как впоследствии выяснилось, он был предан начальником китайской тюрьмы. Только случайностью можно объяснить, что Муромцев и Косов не были захвачены вместе с Найдисом при передаче ему денег.
Роль Гартмана (корреспондента «Правды») в этом деле выразилась в том, что он, временно исполняя обязанности резидента Разведупра в Шанхае, вел переговоры с работниками ИНО НКВД т. Варте и дpугими об оказании ими помощи в деле освобождения из тюрьмы Вальдена.
Кроме того, Гартмaн сам лично уговаривал тов. Богомолова дать согласие на поездку Муромцева и Косова в Ханькоу для перевозки денег.
В своих объяснениях Гартман заявил, что его крайне удивила телеграмма тов. Богомолова в ЦК ВКП (б)[21] по поводу нарушения ими правил конспирации, так как Богомолов был в курсе всего дела по организации побега Вальдена и сам давал согласие на перевозку денег работниками Центросоюза.
Допросом т.т. Варте, Косова и Гартмана подтвердилось, что факты нарушения элементарных правил конспирации работниками Разведупра и ИНО НКВД в Китае бесспорно имелись и совершенной случайностью является то, что это не повлекло за собой большого скандала.
Из всей этой группы отозванных из Китая работников КПК считает необходимым наиболее строго наказать т. Варте, а т.т. Гартману и Косову сделать соответствующее указание (см. приложение).
Особо считаем необходимым довести до Вашего сведения следующий вопрос. Тов. Богомолов и Наркоминдел (т. Стомоняков) считают, что главной причиной расконспирирования работы Разведупра и ИНО НКВД заграницей является то обстоятельство, что в составе Полпредства и наших хозяйственных организаций заграницей имеется большое количество работников Разведупра и ИНО НКВД, которых знают не только наши сотрудники, но и обслуживающий персонал из китайцев несомненно догадывается, чем занимаются эти товарищи. В связи с этим т.т. Богомолов и Стомоняков предлагают:
1. Ограничить количество работников НКВД и Разведупра в Полпредстве и наших хозяйственных учреждениях заграницей, сократив их количество до одного на каждый пункт.
2. Запретить им вербовать работников на местах из числа сотрудников Полпредства и наших хозяйственных учреждений заграницей.
2 экз.
(5)
Там же, лл. 15−17.
пр. 32 п. 7 г от 11/ХII-35 г.
Сов. секретно
ОСОБАЯ ПАПКА
Подлежит срочному возврату
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
ПО ДЕЛУ СОТРУДНИКОВ РАЗВЕДУПРА И ИНО НКВД т.т. ВАРТЕ (КУЦЫНА) Э.С., КОСОВА (НЕЙМАНА) И. А, ИТКИНА И ГАРТМАНА
1. За неправильные действия, выразившиеся в нарушении правил конспирации (информация о своей работе и своем учреждении посторонних лиц, попытка использовать сотрудников советских учреждений для своей работы) — объявить т. Варте (КУЦЫНУ) Э.С. строгий выговор.
2. Указать т.т. КОСОВУ (Нейману) И.А. и Гартману А.И. на недопустимость нарушения правил конспирации в своей работе заграницей.
Шкирятов, Н. Куйбышев[22], И. Акулов[23], Ярославский[24], В. Богушевский[25], нрзб (одна подпись)
С левой стороны листа — зачёркнутая запись от руки чернилами:
«Выписки: т. Слуцкому (ИНО НКВД, все)
№ 2 Варте (Куцыну)
(и) Косову (Нейману) — п. 2 с отношением о них
Контроль, ПК КПК, ОГПУ, КСК СНК (одно слово нрзб.) ОК ВКП (б)
Там же, л.14.
28 декабря 1935 г.[26]
№ 378/в
Секретарю Бюро КПК
тов. БОГУШЕВСКОМУ
Возвращая отношение КПК № 32/7гc[27] и выписку из постановления КПК от 13/ХII с распис[к]ой т.т. КУЦИНА и НЕЙМАНА на обороте, сообщаю о разъяснении данном мне т. Шкирятовым, что делать отметку о наложении взыскания на т. КУЦИНА в его личной карточке не нужно.
НАЧ. ИНО ГУГБ НКВД
(Слуцкий[28])
подпись
Там же, л. 30.
Опубл.: Секретное досье. Историко-публицистический журнал. СПб., 1998. № 1. С. 89−95.
Пожар на трикотажной фабрике
Ещё в середине 90-х годов Академия Федеральной службы контрразведки, издавая известный сборник документов «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне», поместила во второй книге первого тома фрагмент отчётного доклада управления НКВД по Новосибирской области за 1940 год.
Там в контексте шпионско-диверсионной работы японской разведки упоминался пожар на строившемся здании новосибирской трикотажной фабрики: «В отдельных местах японские разведчики проводят активную диверсию в настоящее время.
Так, например, контрразведчик японского агента атамана Семёнова Паршин… организовал 30 мая 1940 г. поджог строящейся бумагопрядильной фабрики Трикотажстроя в г. Новосибирске…
Японская разведка развивает большую активность по созданию разветвлённых повстанческо-диверсионных формирований из кулацкого, белогвардейского и прочего антисоветского элемента для активной вооружённой борьбы с Советской властью в момент военной интервенции
»
С точки зрения Академии ФСК, сведения новосибирских энкаведёшников заслуживали полного доверия. Но как раз к моменту сдачи тома в производство (апрель 1995-го) новосибирская областная прокуратура реабилитировала всех четверых осуждённых к расстрелу по делу о мифическом поджоге.
Это произошло 29 ноября 1994 года. Но версия о поджоге бумагопрядильной фабрики успешно продолжала жить и дальше. Когда в 1997 году вышел юбилейный сборник, посвящённый Новосибирскому облуправлению ФСБ «Призвание — Родине служить», то в нём ничтоже сумняшеся перепечатали старинную повесть, в которой живописались подвиги чекистов начала 40-х годов, в том числе и по расследованию мифического поджога…
Пожар на «Трикотажстрое» 30 мая 1940 года был крупным, убытки — впечатляющими (716 тысяч рублей). Пожар заметили в 13 часов 35 минут, через десять минут прибыли пожарные; три их команды управились с огнём только к четверти десятого вечера. Сгоревший корпус восстанавливали три месяца. Чекисты бросились искать виновных.
Они исходили из того, что был, само собой, произведён поджог, и подозрительных лиц следует искать среди охранников, тем более что среди них были очевидные антисоветчики.
Остальное стало делом техники. Мало кто выдерживал многодневные конвейерные допросы. А раскручивали дело молодые, но уже набившие (в прямом смысле!) руку следователи, на которых пробы было ставить негде. Контрразведчики не подкачали и с помощью спецов из следственного отдела за полгода довели до военного трибунала СибВО четвёрку «поджигателей».
40-летний охранник бумагопрядильной фабрики Ерофей Евсеевич Морковин был арестован 31 мая 1940 года, его коллега 39-летний Иван Иванович Черёмин — 2 июня. Третьего охранника стройки (и бывшего стрелка Сиблага) 38-летнего Ивана Кондратьевича Шахматова взяли 3 июня.
На них у чекистов давно уже был подобран компромат. Так, один из сексотов сообщил, что 2 декабря 1939 года И. Черёмин в присутствии охранников говорил, что «при смерти ЛЕНИН СТАЛИНУ наказывал, чтобы СТАЛИН рабочим вволю хлеба не давал, мясо не показывал, чтобы хлеб сортировал, а отходы рабочим давал».
И. Шахматов рассказывал сослуживцам не менее крамольные вещи: «Ленин ходил в ботинках потому, что он обходил лужи, а Сталин (в сапогах) идёт прямо по лужам — не разбирается». Задал загадку: отчего-де Сталин стоит лицом к народу?
Потому что боится повернуться задом.
А как-то, наставив на свидетеля Кочергина ружьё, крикнул лозунг в рифму: «Ура, спасай народ, на Сталина — вперёд!»
Шахматова сломали первым: охранник сначала отрицал всё, включая агитацию против властей, но 10 июля его заставили дать показания о том, что он — поджигатель.
И выбили показания на одного из знакомых — 52-летнего сторожа Облжилснаба Сергея Тимофеевича Паршина, которого в итоге и назначили на роль лидера диверсионной группы.
Постановление на его арест датировано 19 августа. Якобы Шахматов получил от Паршина, заказавшего поджечь фабрику, полторы тысячи рублей, и нашёл сообщника — Черёмина. С. Паршин, помимо работы сторожем, ещё подрабатывал перепродажей разного старья на барахолке и играл на бегах.
Его прошлое, по мнению чекистов, было идеальным для организатора крупной диверсии. Паршина записали в агенты контрразведки атамана Г. Семёнова, бесчинствовавшего в Забайкалье в гражданскую войну, а былая судимость по 58-й статье превращала его в матёрого антисоветчика-рецидивиста.
Ещё в феврале 1931 года особая тройка полпредства ОГПУ по Дальневосточному краю осудила Паршина за вредительство на 5 лет концлагерей — читинские чекисты соорудили тогда антисоветскую группу из примерно 25 человек, обвинили во вредительской деятельности и осудили.
Паршин то ли торговал ворованными продуктами на рынке, то ли был только знаком с расхитителями — без обращения к его делу 1931 года точно сказать невозможно. Он был направлен в Сиблаг и в мариинских лагерях находился до 1935 года.
Отсидев четыре года и три месяца, Паршин освободился, перебрался в Новосибирск, устроился на работу и потихоньку начал копить на собственное жильё. Вряд ли он и его жена подозревали о том, что все выходцы с Дальнего Востока находятся под наблюдением НКВД как потенциальные японские шпионы.
Когда его арестовали, то при обыске обнаружили довольно крупную по тем временам сумму денег — новое свидетельство в пользу того, что Паршин — материально обеспеченный заказчик поджога.
К радости следствия, у Паршина вдобавок нашли обложку тетради с вопиющей антисоветской агитацией в пользу давно расстрелянного первого наркома внутренних дел: «Товарищ Ягода мы с вами вперёд за свободу и жить на свободе счастливыми и зажиточными».
Паршин пытался втолковать, что без всяких задних мыслей нацарапал этот лозунг ещё в концлагере, когда сталинского наркома Ягоду там ожидали с инспекцией. Но тетрадная обложка, случайно сохранившаяся из-за тогдашнего дефицита бумаги, стала важной уликой…
Схема с точки зрения чекистов была безупречной — семёновец Паршин, судившийся за вредительство, организовывает диверсионную группу из ярых антисоветчиков. Основным следователем был страшный человек — 27-летний Г. Т. Скрябин, пришедший в НКВД в 1937 году и активно фабриковавший в годы Большого террора дела на «польских шпионов».
Мастер пыточного следствия, он рьяно взялся за новые жертвы и добился того, что все они признались
Как и в 37-м, следователи не составляли протоколов допросов, пока обвиняемый не сознается. Военный трибунал Сибирского военного округа заседал с 21 по 23 декабря 1940 года.
Его судьи с полным доверием отнеслись к сочинениям Георгия Скрябина, его начальника Бориса Панчурина и прочих следователей.
И только старания чекистов приписать своим жертвам не только диверсию, но и намерение создать повстанческую группу не нашло должного отклика трибунальцев.
В трибунале арестованным предъявили обвинение в том, что в ночь на 29 мая 1940 года дежурившие в ночную смену Шахматов, Черёмин и Морковин облили олифой леса на третьем этаже корпуса бумагопрядильной фабрики. На следующий день Морковин спичкой эту олифу поджёг (отметим, что олифа — это не бензин, поджечь её одной спичкой совсем не просто).
Сделано это было по указанию Паршина, подкупившего Шахматова, который дал Морковину 990 рублей из полученных полутора тысяч.
Паршин, отрицая вину, не мог прямо говорить о пытках, но стенограмма его показаний достаточно красноречива: «На предварительном следствии меня допрашивали и я ответы давал, но неправильные, делая сам на себя покушение.
Свои показания я читал листов десять, но всех показаний не читал, а подписывал потому, что станешь что-либо говорить, отвечают — нельзя говорить. О том, что дал задание Шахматову, я показания давал, но в действительности не было ничего. (…)
Очная ставка (с Шахматовым) была на 4-й день после ареста. До очной ставки я… говорил, что я не участвовал в поджоге, но этого протокола в деле нет. Мне сказали, что раз Шахматов показывает о том, что я ему давал деньги, значит, я должен протокол подписать. (…) На предварительном следствии мне было невозможно и я признавал себя виновным…
Изъято у меня было 9300 рублей. Эти деньги нажиты личным трудом, так как я покупал старые вещи, реставрировал их и продавал. От этой работы мне оставалось ежемесячно 150 — 200 рублей и таким образом я сэкономил 9300 рублей. (…)
Допрашивал меня следователь, а иногда нач. следчасти Панчурин… показывать приходилось, так как не было никакой возможности. (…) Когда не стало возможности говорить правду, пришлось на предварительном следствии отказаться от своих собственных денег и заявить, что деньги я получил от Петрова, которого совсем не было, но пришлось выдумать".
Деньги Паршин копил на собственную избушку, пряча ассигнации под крышкой стола и в утюге. С Шахматовым он встречался изредка на бегах — вот и вся связь.
Не все свидетели дали показания, необходимые НКВД. Кто-то топил арестованных, кто-то — защищал. Завскладом Облжилснаба А. Г. Рыбалов сообщил об антисоветских высказываниях сторожа Паршина, который говорил: «Сибирь настолько богата хлебом, что можно прокормить несколько стран, а хлеб дают такой, который свиньи не будут есть… весь хлеб отправляют в Германию и что скоро будут давать по 200 грамм на человека».
Запомнил Рыбалов и насмешку сторожа над очередным принудительным займом, который как-то бросил заведующему складом: «Почему вы не подписываетесь? Я и то дал милостыню государству».
Зато работники сантехмонтажа фактически свидетельствовали в пользу арестованных, утверждая, что воды для тушения на месте не было из-за того, что в день пожара чкаловский авиазавод, питавший стройку, отключил водопровод. В конце 1939-го третий этаж уже горел — от искр из печной трубы занялись деревянные конструкции.
Небольшой пожар тогда легко потушили, но выводов не сделали. Электропроводка была летучей, а третий этаж оказался завален щепками. Никакого противопожарного инвентаря не было, а руководство стройки на замечания контролёров никак не реагировало.
Версия следователей о том, что в день пожара никто не заметил огромного тёмного пятна пролитой олифы, выглядела полной чушью. Прораб стройучастка П. В. Щепеткин свидетельствовал: «Если разлить 4 ведра олифы в щепе и опалубке и не смотреть, через полсуток всё равно было бы заметно, но я лично на 3-м этаже этого не замечал».
Адвокат Мальцев счёл, что преступление Черёмина доказано, а вина Паршина — нет, ибо на него есть только показания Шахматова, а этого недостаточно. Сам Паршин в последнем слове заявил: «Я считаю, что за 2000 рублей можно купить только ребёнка… В контрразведке я не работал…» Шахматов заявил судьям: «Я не помню, чтобы говорил — давайте сделаем восстание, а я буду главарём».
Суд не заинтересовался ни мнением адвоката, ни показаниями свидетелей об отсутствии какой-либо противопожарной системы на стройке, ни мифическим Петровым — якобы главным заказчиком поджога.
После трёхчасового совещания трибунал определил максимально жестокий приговор всем обвиняемым. Не нашла повода для вмешательства и военная коллегия Верховного Суда, 17 января 1941 года утвердившая расстрельный приговор.
После того как прошение о помиловании 30 января отклонил Президиум Верховного Совета СССР, с приведением приговора в исполнение в Новосибирске не замедлили. Уже 4 февраля работники комендатуры УНКВД осуждённых расстреляли.
Так чекисты расправились с ещё одной «диверсионной» группой. А в 1948 году в УМГБ дело «поджигателей» использовали для учебных целей, выдав «для занятий» одному из оперработников…
Да и в ранние горбачёвские времена материал не пропал — кагебешники дали его доверенному журналисту, чтобы тот сделал материал о проницательности органов в сложное предвоенное время.
И только в середине 90-х прокуроры определили, что беспощадный приговор основывался исключительно на показаниях осуждённых, а свидетельские показания касались только личностей жертв закрытого процесса и никаких доказательств версии поджога в деле нет совершенно…
Скажем несколько слов о тех, кто сфабриковал это дело. Начальник следственной части управления НКВД Б. В. Панчурин, бывший одним из главных тогдашних фальсификаторов, весной 1941 года оказался под следствием за применение пыток и фабрикацию дел.
Защищаясь от обвинений, он в апреле 1941 года решительно заявил коллегам на партсобрании: «В каком из советских законов сказано, что с контрреволюцией бороться до часу ночи, а не до трёх? Нет таких законов».
13 мая 1941 года за «извращение в методах ведения следствия» Бориса Панчурина арестовали на 30 суток с последующим увольнением — с санкции заместителя наркома госбезопасности СССР Ивана Серова — из НКГБ.
Но по условиям того времени изгнанные чекисты-фальсификаторы нередко быстро возвращались в систему. Не стал исключением и заплечных дел мастер Панчурин, которого выручила война.
Согласно характеристике замначальника особого отдела СибВО М. М. Портнягина от 27 марта 1942 года, Панчурин, возвращённый в НКВД на рядовую особистскую работу, «своим честным отношением к оперативной и следственной работе искупил ранее допущенные ошибки. (…)
В следствии напорист, принципиален… работает, не считаясь со временем. Физически здоров». Уже в конце 1941 года Панчурин дорос до поста замначальника следственной части особого отдела ГУГБ НКВД СибВО в Новосибирске. В июне 1943 года он покинул Сибирь и стал заместителем начальника отдела управления военной контрразведки «Смерш» 4-го Украинского фронта.
С мая 1945-го Панчурин работал замначальника «Смерша» 38-й армии, а с сентября 1946 по август 1953 года находился в загранкомандировке в Германии. Затем Панчурин был выведен в резерв МВД. С марта 1954 года работал замначальника пересыльной тюрьмы УМВД по Саратовской области, вышел в отставку в звании полковника и с четырьмя орденами. Умер в 1969 году.
Георгий Скрябин тоже долго трудился в системе НКВД-МГБ, дослужился до подполковника, а в 1956 году работал старшим инспектором отдела кадров на новосибирском военном заводе «почтовый ящик N64» (одновременно был ещё и парторгом завода).
В те годы его часто допрашивали по фактам участия в терроре, выяснив немало подробностей преступной деятельности этого пенсионера КГБ, но срок давности уберёг Скрябина от какого-либо наказания.
Тепляков А. Г. Пожар на трикотажной фабрике // Книга памяти жертв политических репрессий в Новосибирской области. Вып. 1. — Новосибирск: ИД «Сова», 2005. С. 405−408.
Алексей Георгиевич Тепляков
1967 г. р. Окончил историческое отделение гуманитарного факультета Новосибирского госуниверситета. Кандидат исторических наук, живет в Новосибирске.
Публикуется с 1988 г. Специалист в области истории советских спецслужб и политического террора, автор около 80 научных работ, в т. ч. книг «Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918−1929 гг." (М., 2007); «Процедура: Исполнение смертных приговоров в 1920—1930-х гг.» (М., 2007); «Машина террора: ОГПУ-НКВД Сибири в 1929—1941 гг.» (М., 2008); «Опричники Сталина» (М., 2009).
Член редколлегии многотомной «Книги памяти жертв политических репрессии в Новосибирской области».
Примечания
[1] Машинописный текст на бланке секретаря заместителя наркома по иностранным делам; исходящий номер — чернилами.
[2] Шкирятов Матвей Фёдорович (1883−1954), член РСДРП (б) с 1906, с 1921 в аппарате ЦК РКП (б), с 1927 член наркомата РКИ СССР, с 1934 член КПК при ЦК ВКП (б), с 1939 заместитель председателя, с 1952 — председатель КПК при ЦК КПСС.
[3] Стомоняков Борис Спиридонович (1882−16.10.1941), член РСДРП (б) с 1902. В 1921 — уполномоченный НКВТ РСФСР в Германии, затем торгпред в Германии, в 1924−25 одновременно зам. НКВТ СССР. В 1926−34 был членом коллегии НКИД СССР, с 11.05.1934 по 3.08.1938 второй зам. НКИД СССР. Арестован 19.12.1938, расстрелян.
[4] Богомолов Дмитрий Васильевич (1890−1938), член РКП (б) с 1918, на дипломатической работе в НКИД РСФСР и УССР с 1920. В 1924−27 работал первым секретарём полпредств СССР в Австрии и Великобритании, в 1927−29 — полпред СССР в Польше, затем советник полпредства в Великобритании. С 1933 полпред СССР в Китае, арестован вскоре после подписания им в августе 1937 советско-китайского договора о ненападении и уничтожен.
[5] Очевидно, имеется в виду оккупация Северо-Восточного Китая японскими войсками и активность в этом регионе японской контрразведки.
[6] Юристы — работники Разведупра РККА (военная разведка), профессоры — сотрудники Иностранного отдела НКВД (политическая разведка).
[7] Вартэ — псевдоним Куцина Эммануила Соломоновича (l899-?). Сын служащего, окончил гимназию в Житомире, с 1919 красноармеец украинского полка, в 1920 — курсант 4-й артиллерийской Киевской школы, член РКП (б) с 1920. В 1920−30-х работал в ОГПУ-НКВД, в 1935 — помощник начальника отделения ИНО ГУГБ НКВД.
[8] Подробности инцидента изложены в документах № 6, 7.
[9] Литвинов (Валлах) Максим Максимович (1876-1951), член РСДРП с 1898, заместитель наркома по иностранным делам в 1921−30 и 1941−43, наркоминдел СССР в 1930−39.
[10] Ежов Николай Иванович (1895−4.02.1940), член РСДРП (б) с 1917, с 1934 председатель КПК при ЦК ВКП (б), в 1935−39 секретарь ЦК ВКП (б), в 1936−38 нарком внутренних дел СССР, в 1938−39 нарком водного транспорта СССР. Арестован 10.04.1939, расстрелян.
[11] Фраза вписана от руки (Артузовым — ?).
[12] Косов И.А. — псевдоним Неймана Владимира Абрамовича (1898−21.09.1938). Член РКП (б) с 1921, из мещан, сын служащего, окончил 3 класса Читинского коммерческого училища, служил в частных фирмах. С 1916 рядовой царской армии, в 1919 мобилизован Колчаком, с оружием в руках перешел к партизанам, воевал в Забайкалье в 1920−21, затем работал в разведотделе штаба НРА ДВР. С 1922 нелегал в Китае, с 1927 уполномоченный отдела контрразведки Читинского окротдела ОГПУ, с1928 во Владивостокском окротделе ОГПУ, до начала 30-х — на нелегальной работе в Сахаляне (Хэйхэ), затем начальник отделения ИНО УНКВД по Дальневосточному краю. В 1935 отозван из Шанхая и работал в Москве, затем отправлен за рубеж. Отозван, арестован в феврале 1938, расстрелян в Хабаровске по приговору выездной сессии военной коллегии Верховного Суда СССР.
[13] Написано карандашом поверх зачеркнутого слова «нелегальных».
[14] Артузов (Фраучи) Артур Христианович (1891−21.08.1937), корпусной комиссар (1936), член РСДРП (б) с 1917, в ВЧК с 1918. С 1922 начальник контрразведывательного отдела ВЧК-ОГПУ, с 1927 помначальника Секретно-оперативного управления ОГПУ, в 1931−35 начальник ИНО ОГПУ-НКВД, в 1934−37 одновременно замначальника Разведупра РККА. В 1937 начальник Особого бюро ГУГБ НКВД. Арестован 13 мая 1937, расстрелян.
[15] Документ не датирован и не подписан.
[16] См. следующий документ.
[17] Поскребышев Александр Николаевич (1891−1965) — в 1935−53 заведующий канцелярией Генерального секретаря ЦК, секретарь Президиума ЦК КПСС.
[18] Сольц Арон Александрович (1872−1945), член РСДРП с 1898, в 1923−34 член Президиума ЦКК ВКП (б); входил в Интернациональную контрольную комиссию Коминтерна, был помошником Прокурора СССР
[19] Вaльден — Бронин Яков Григорьевич, советский резидент в Китае, в конце 1930-х обменян на сына Чан Кайши Цзян Цзинго, арестованного в Свердловске. Бронин Яков Григорьевич (1900−1984). Член РКП (б) с 1920. Журналист, редактор ряда газет. Во время Гражданской войны — на партийной и профсоюзной работе. С 1922 — в РККА. Политработник, редактор армейских журналов. Начальник бюро печати ПУР РККА. С 1930 — в распоряжении Разведупра. В 1930−33 — в Германии, в 1933−35 сменил Рихарда Зорге на посту резидента в Шанхае. Был арестован и приговорён к 15 годам тюремного заключения. В декабре 1937 обменян на сына Чан Кайши. Работал в центральном аппарате ГРУ РККА. В 1949 репрессировaн.
[20] Иткин Михаил Семёнович (1897-?), член ВКП (б) с 1925, в 1938 работал в Монголии, занимаясь импортом скота в СССР. Арестован 16.09.1938 по обвинению во вредительстве, освобождён 10.06.1939 и вскоре восстановлен в ВКП (б).
[21] В деле отсутствует.
[22] Куйбышев Николай Владимирович (1893−1.08.1938), комкор (1936), член РКП (б) с 1918. В 1928−36 командовал войсками Сибирского военного округа, с 1934 член КПК при ЦК ВКП (б). Расстрелян.
[23] Акулов Иван Алексеевич (1888−30.10.1937), член РСДРП (б) с 1907, в 1931−32 — первый зампред ОГПУ, в 1933−35 прокурор СССР, затем секретарь ЦИК СССР. С 1934 член КПК при ЦК ВКП (б). Арестован 23.07.1937. Расстрелян.
[24] Ярославский (Губельман) Емельян Михайлович (1878−1943), член РСДРП с 1898, в 1924−34 — секретарь Партколлегии ЦКК, с 1934 член КПК при ЦК ВКП (б).
[25] Богушевский Владимир Сергеевич (1895−1939), член РСДРП (б) с 1917, в 1925−33 редактор «Торговых известий», «За индустриализацию», с 1934 по август 1937 секретарь бюро КПК при ЦК ВКП (б). Арестован после 23.11.1937, репрессирован.
[26] На бланке НКВД СССР.
[27] Не публикуется.
[28] Слуцкий Абрам Аронович (1898−17.02.1938), комиссар госбезопасности 2-го ранга (1935), член РКП (б) с 1918, в ЧК-НКВД с 1919 (с перерывами). С 1926 в экономическом управлении ОГПУ, с 1935 начальник Иностранного отдела НКВД. Скоропостижно скончался в кабинете заместителя НКВД М. П. Фриновского при сомнительных обстоятельствах (видимо, отравлен). Посмертно объявлен врагом народа.
