Под эгидой Америки
В конце Второй мировой войны в США возникло и развернулось широкое «движение мировых федералистов». В сентябре 1945 года к движению примкнул знаменитый физик Эйнштейн, заявивший, что единственный способ спасения цивилизации и человечества — создание правительства, решения которого должны иметь обязательную силу для государств-членов сообщества наций.
Английский министр иностранных дел Бевин в ноябре 1945 года говорил «о создании мировой ассамблеи, избранной прямо народами мира в целом», о законе, обязательном для всех государств: «Это должен быть мировой закон с мировым судом, с международной полицией».
В 1946 году в сентябрьском номере американского «Бюллетеня учёных-атомщиков» большой приверженец идей о мировом федерализме Б.Рассел подчёркивал, что ядерное оружие разрабатывать необходимо «с одной-единственной целью — добиться установления власти мирового правительства».
Он писал, что «кошмар мира, разделенного на два враждующих лагеря», может кончиться только с организацией «мирового правительства», и полагал, что оно будет создано под эгидой Америки и «только путём применения силы».
В июне 1946 года советский журнал «Новое время» познакомил общественность со сборником статей крупнейших американских учёных-атомщиков, в котором обосновывалась идея превращения ООН в мировое государство, призванное спасти мир от атомной войны и осуществлять контроль над атомной энергией.
В августе 1947 года в городе Монтре состоялся Конгресс Союза Европейских Федералистов (были представлены 16 стран). В принятой на конгрессе «Декларации Монтре» провозглашалось: «Мы, мировые федералисты, подтверждаем, что человечество может избавить себя навсегда от войны при условии создания мондиалистской конфедерации. Основание мирового федерального правительства является самой насущной проблемой современности. Только федерализм способен гарантировать выживание человека».
Год спустя британский экономист и социальный реформатор лорд У.Беверидж в этой связи заявил: «Какая альтернатива созданию во имя мира Мирового Правительства? Альтернатива этому — война. А война — это разрушение разумной человеческой жизни. Мы обязаны совершить фундаментальные изменения в правительстве мира, так чтобы по возможности иметь Мировое Правительство уже к 1955 году».
Мировой Парламент
После войны к идее о создании мирового правительства неоднократно возвращался А.Эйнштейн. В сентябре 1947 года в открытом письме делегациям государств-членов ООН он предлагал реорганизовать Генеральную ассамблею ООН, превратив её в непрерывно работающий Мировой Парламент, обладающий более широкими полномочиями, чем Совет Безопасности, который парализован в своих действиях из-за права вето.
В ноябре 1947 года на это предложение отреагировали крупнейшие советские учёные. Академики С.Вавилов, А.Иоффе, Н.Семенов, А.Фрумкин в открытом письме высказали своё несогласие с Эйнштейном. Наш народ, писали они, отстоял независимость в великих битвах Отечественной войны, а теперь ему предлагается добровольно поступиться ею во имя некоего «всемирного правительства, прикрывающего громко звучащей вывеской мировое господство монополий».
В сентябре 1948 года «Литературная газета» дала представление о «движении мировых федералистов» в США, возглавляемых представителем крупного бизнеса К.Мейером. Под давлением этой организации, насчитывающей 34 тысячи членов, законодательные собрания 17 штатов США приняли резолюции, предлагающие конгрессу внести решение о пересмотре устава ООН, а на случай неприятия предложения СССР действовать без него.
Был разработан проект «Конституции мира», известной под названием «Чикагский план». В нём провозглашалось: «Эпоха наций приходит к концу, начинается эра человечества». Будущего «всемирного президента» предлагалось наделить огромными полномочиями, он должен возглавлять все вооруженные силы в мире, стать главным судьей, председателем «всемирного суда».
На Западе продолжали рассчитывать на принятие СССР предложений о создании «мировой федерации» и привитие западного понимания культуры русским коммунистам, поскольку коммунистическое учение выросло «из Западной философии».
Реакция Сталина на подобные предложения нашла выражение в надписи на странице проекта новой Программы партии: «Теория «космополитизма» и образования Соединённых Штатов Европы с единым правительством. Мировое правительство». Эта надпись, сделанная летом 1947 года, объясняет главную причину открытия в СССР кампании по борьбе с космополитами.
«Идея всемирного правительства, — говорил секретарь ЦК ВКП(б) А.Жданов на совещании представителей компартий в Польше в сентябре 1947-го, — используется не только как средство давления в целях идейного разоружения народов, но и как лозунг, специально противопоставляемый Советскому Союзу, который отстаивает принцип действительного равноправия и ограждения суверенных прав всех народов, больших и малых».
В искусстве действуют враги
Позднее философ А.Пятигорский вспоминал, что после окончания Великой Отечественной миллионы советских граждан ожидали сближения с Западом и демократизации Системы, а сотни тысяч интеллигентов с воодушевление восприняли идеи своих американских коллег о создании Мирового правительства, который положил бы конец насилию в мире.
Сталин начал погром именно таких «космополитов». Чтобы лучше себе представить, на чём основывалась эта кампания, приведём донос журналистки Анны Бегичевой – её письмо Сталину «О засилье врагов-космополитов в искусстве», написанное 8 декабря 1948 года. Письмо приводится по книге «Сталин и космополитизм. 1945-1953. Документы Агитпропа ЦК, Фонд Александра Яковлева, издательство «Материк», 2005 год, стр. 195-200».
Товарищ Сталин!
В искусстве действуют враги. Жизнью отвечаю за эти слова. На творческой конференции московских драматургов, критиков и деятелей театра (29 и 30 ноября) были враждебные вылазки против партийных советских пьес и спектаклей. В «умном» докладе А.Борщаговского был дан старт для нового организованного нападения на народное искусство. Докладчик и некоторые выступавшие замаскированные формалисты, эстеты и западники довольно неприкрыто пытались сделать вывод, что:
1. Советская драматургия, идейно и художественно беспомощная, не принята народом и не нужна ему.
2. Театры переживают очередной кризис.
3. Русские драматурги Ромашов, Леонов, Погодин, Первенцев, Суров, Вирта, Софронов, Нилин, Слепян и др. производят идейно убогие, художественно примитивные пьесы без «нужной интеллигентности в фактуре и ткани пьес и без психофизического комплекса в психологическом раскрытии героя» (Борщаговский).
Он же заявил, что Софронов в своих пьесах не готов к обличению действительности (!), амнистирует советских дураков.
Докладчик ловко столкнул лбами драматургов и театры. Между ними возникла грызня и обоюдные обвинения в «провале» сезона. Критика осталась в стороне. Они обвинители. Главным виновником провала оказалась «директивность» (режиссер Каверин) и «наглое вмешательство в драматургию даже работников Райкома» (!) (режиссер Попов и драматург Малюгин).
Грубой ревизии подверглось награждение сталинскими премиями пьес: «Великая сила», «Хлеб наш насущный», «В одном городе». Их пытались расценить как идейно-художественный брак, который народ не желает смотреть.
Малюгин открыто взял под защиту пустые развлекательные пьесы, в которых до предела оглуплены наши советские люди, особенно партийные руководители: «Таймыр», «О друзьях товарищах», «Не от мира сего». Автор западнической пьесы «Дорога на Нью-Йорк», сценария — плагиата из американской пьесы «Старые друзья», где вместо комсомольцев переодетые гимназисты, и книжки о Хмелеве, порочной по своим концепциям, — Малюгин восхищён спектаклем «Счастье» потому, что в нём «наличествует подлинная правда, люди живут без квартир» (!).
Враждебно настроенные к советскому новому искусству люди утверждали, что МХАТ и Малый театр в тупике и что их «катастрофа» происходит от того, что они работают над низкопробным материалом вроде пьес Софронова, Сурова, Вирта и т.д. Но о театрах Красной Армии, Камерном, Вахтангова, где идут ненужные народу пьесы, пошлые и процветают низкопоклонничающие перед западными образцами методы игры, — не говорилось. А эти театры требуют к себе пристального внимания.
Многие из выступавших (Каверин, Попов, Малюгин, Борщаговский, Берсенев) скорбели о падении театров, об утере ими перспективы, об отсутствии жанров, стилей и новых форм. С горечью вспоминали добрые старые времена свобод в искусстве, когда кипели творческие силы и создавались шедевры (это, очевидно, имелись в виду времена расцвета деятельности Мейерхольда и тайного исповедания жрецами искусств откровений Троцкого в искусстве и литературе).
Заключительное слово докладчик посвятил разносу выступления художественного руководителя Малого театра — Зубова, взявшего под горячую защиту советскую драматургию, которая дышит солнечной верой и любовью в нашу жизнь, Борщаговский назвал выступление Зубова профсоюзным.
Попов (художественный руководитель Театра Красной Армии) требовал свободы запрещённых пьес, которые его именно и устраивают. Советских актеров он назвал циниками «в хорошем смысле слова потому, что они хотят играть людей, а не советских ангелов с крылышками». Многое можно увидеть в стенограммах, но дух отношения к делу выражался в отдельных репликах, в дружной обструкции тем, кто пытался повернуть конференцию на верный партийный путь.
Виновники дезориентации театров, растерянности и молчания крупных драматургов, молчание прессы — группа «ведущих» критиков, замаскированных космополитов, формалистов, занимающих основные позиции в критике, направляющих мнение недалёких руководителей даже таких газет, как «Советское искусство» и «Известия».
Их главари: Юзовский, Мацкин, Гурвич, Альтман, Бояджиев, Варшавский, Борщаговский, Гозенпуд, Малюгин. Эти критики поднимают низкопробные пьесы, пристраивают в театры таких пасквилянтов на нашу действительность, таких ловкачей и дельцов, как: Масс, Червинский, братья]Тур, Прут, Фин, Ласкин и проч.
Космополиты пробрались в искусстве всюду. Они заведуют литературными частями театров, преподают в вузах, возглавляют критические объединения: ВТО, Союза Писателей, проникли в «Правду» — Борщаговский, в «Культуру и жизнь» — Юзовский, в «Известия» — Бояджиев, и т.д.
Эта группа крепко сплочена. Скептицизмом, неверием, презрительным отношением к новому они растлевают театральную молодежь и людей недалеких, прививая им эстетские вкусы (чему, кстати, очень помогают пошлые заграничные фильмы, заливающие экраны, низкопоклонничество перед Западом, отрицательное отношение к явлениям нового в нашей жизни).
Бороться с ними трудно. Они уважаемы и занимают ответственные посты. Людей, осмелившихся выступать против них, подвергают остракизму через своих приверженцев и ставленников во всех нужных местах, создают вокруг протестующих атмосферу презрения, а их принципиальную борьбу расценивают как склочничество.
Вокруг советских партийных пьес сознательно устраиваются заговоры молчания. На спектакли «Великая сила», «Хлеб наш насущный», «Обида», «Московский характер» эти знатоки не рекомендовали писать рецензии, а в газете слушались их «квалифицированных советов».
Стремление привлечь в газету новых авторов (Вагин, Иосилиани, Бегичеву, Войткевич и др.) настораживало «профессионалов», и они убеждали руководство газеты в безграмотности, беспомощности этих авторов, говоря, что неприлично помещать рецензию Бегичевой на пьесу Сурова «Обида», т.к. это же не рецензент и ничего не понимает в искусстве. Положительная рецензия на «Обиду» была снята. Подобные приёмы повторяются и с другими людьми.
Украина хорошо помнит Борщаговского — повивальную бабку искусства, удушившую при рождении не один народный талант (Корнейчук знает это хорошо), его они пытались ликвидировать как бездарность. Все эти космополиты-деляги не имеют любви к советскому «мужичьему» (Юзовский о Леонове) искусству.
У них нет национальной гордости, нет идей и принципов, ими руководит только стремление к личной карьере и к проведению европо-американских взглядов о том, что советского искусства нет. Эти «тонкие» ценители страшно вредят, тормозят развитие искусства.
В театральной искусствоведческой науке ещё хуже, чем было недавно в биологической. Все теории тут зиждутся на идеалистической философии и эстетике. До сих пор в печати не был дан достойный отпор вреднейшей книге Сахновского о режиссуре и псевдонаучным трудам Маркова, Волкова, Малюгина и им подобных.
Самое страшное, что вредительская работа этой группы как раковые метастазы глубоко распространилась по всему телу искусства. Её не ликвидируют. Уличённые на одном месте, эти «идеологи» не предаются суду как бракоделы, а, отсидевшись понемногу, перекочевывают в другие места, хотя их брак — это часто исковерканные человеческие жизни.
Бывший редактор газеты — Ильичёв не печатал в «Известиях» членов группы формалистов и эстетов (Юзовский, Бояджиев, Мацкин), за что про него распускали злобные сплетни, обвиняли его в антисемитизме, ограниченности, бездарности. Сейчас эта группа ловко и настойчиво влияет на малоопытных и слабых людей и через них проникает в газеты и журналы.
За последнее время чуждые элементы действуют в искусстве смелее. Особенно после смерти тов. Жданова. Сейчас они злорадствуют, что мол-де после разгрома в музыке некому писать ни музыки, ни критических статей. Отсиживаясь, они ждут, что их снова позовут, т.к. писать некому. И действительно новых, честных критиков они не пропускали никуда, клевеща, что таковых в стране нет.
Личных интересов я уже не имею. Мне 50 лет. Жизнь прожита. Даже моё богатырское здоровье больше не выдерживает той борьбы, которую честно веду с врагами в искусстве всю свою сознательную жизнь. Лично я ничего не достигла, потому что меня хоть и считали везде талантливой, но отовсюду изгоняли за нетерпимый характер.
Иголкой копаю колодезь, но тем радостнее бывает, когда вдруг брызнет из него животворная вода, если Ваше око направляется в ту сторону. Пьесу Ромашова «Великая сила», Сурова — «Обида», Софронова — «Московский характер», Леонова — «Ленушка» считаю достижением в драматургии, созданием новых путей в советском народном искусстве.
За них боролась открыто, зная, что за мною стоит человек, в чистое ленинское учение которого я верую и исповедую всем сердцем и умом. Это и давало мне убеждение в моей правоте и силу в борьбе. Как я радуюсь, что не ошиблась.
Биография
Из крестьян, украинка. Вдова. 50 лет. 33 года работаю в искусстве.
10 лет — артистка и режиссер Государственного Украинского театра — Березиль (выгнали).
3 года — художественный руководитель и организатор Украинского театра в Москве (театр разогнали, меня выгнали).
8 лет — художественный руководитель записей творчества народов СССР на фабрике звукозаписи ВРК (выгнали, восстала против уничтожения записей народного творчества и выступления Горького).
4 года — литературный сотрудник «Известий (последние 2 года не печатают). Дважды пытались уволить.
2 года ходила без работы — нигде не брали.
Закончила с отличием два института — Музыкально-драматический им. Лысенко в Киеве (режиссура) и Литературный институт ССП им. Горького в Москве.
Я та женщина, которая по Вашему распоряжению записывала на пленку украинские народные песни на Украине.
8 декабря 1948 г. БЕГИЧЕВА АННА»
Как зоологический антисемитизм академика Юдина помог «делу врачей»
Академик, врач Сергей Юдин был арестован в декабре 1948 года. Вначале ему инкриминировали работу на английскую разведку. Пытали и морили голодом. Но неожиданно его положение в тюрьме улучшилось, когда выяснилось, что академик — зоологический антисемит.
Он по доброй воле рассказал о всех знакомых евреях, подозревая их в сионизме и непотизме. Показания Юдина стали основой «дела врачей». Следователь Рюмин добился замены академику смертной казни на ссылку, в которой он жил не хуже, чем в Москве.
Главный хирург Юдин
Главный хирург Института имени Н. В. Склифосовского, дважды лауреат Сталинской премии и действительный члену Академии медицинских наук СССР Сергей Сергеевич Юдин родился в 1891 году с семье фабриканта и одного из лидеров российского черносотенства. Советскую власть не любил, но ещё больше он не любил евреев. В критический момент жизни антисемитизм спас Юдина от смерти.
Юдин был арестован 23 декабря 1948 года и помещён во внутреннюю тюрьму МГБ. Вместе с ним взяли его ассистентку Марию Голикову. Академику «шили» шпионаж на британскую разведку, для чего формально у следователей были основания: в 1930-х он дружил и лечил собкора английской газеты «Дейли Тетеграф» в Москве Челертона. Во время войны он стал чуть ли не личным врачом английского посла в Москве Керра (через которого он смог доставать дефицитный тогда стрептоцид).
Сначала дело Юдина вёл полковник Комаров — один из главных «вышибальщиков с помощью резиновой дубинки» показаний. Кроме шпионажа на Англию Комаров выбивал из академика показания и на маршала артиллерии Воронова и др. армейской верхушки. Но за 2,5 года дело академика Юдина так и не срасталось. И тут следователям помог случай — они прознали про лютый антисемитизм Юдина.
После ареста министра МГБ Абакумова полковник Комаров был отстранён от дела Юдина, его взял к себе ещё один печально известный следователь по особо важным делам полковник Рюмин.
(Юдин и Голикова, 1944 год)
Осечка с покаранием
Осечка с покаранием маршала Воронова Рюмина если и огорчила, то ненадолго. Какое действительно имела значение одна мелкая неудача, когда перед начальником следственной части по особо важным делам возвышалась столь грандиозная цель, как подготовка государственного погрома всех буржуазных еврейских националистов.
Необходимый опыт для выполнения этого задания партии, правительства и лично товарища Сталина полковник Рюмин накопил, принимая посильное участие в фальсификации следственных материалов по делу «Шпионского центра» в Еврейском антифашистском комитете. Однако осенью 1951 года, когда полковник взялся за дело «врачей-вредителей», ему понадобились негласные консультанты, обладавшие медицинскими познаниями.
Вот тут Юдин преподнес ему поистине бесценный подарок, заявив на допросе 18 августа 1951 года о своих «антисемитских настроениях» и обвинив коллегу В.Левита (профессора, ответственного редактора журнала «Хирургия», генерал-майора медицинской службы и заместителя главного хирурга Советской Армии в 1941–1950 годах) в «еврейском национализме».
В отличие от некоторых советских чиновников, прибегавших к юдофобской фразеологии как к проверенному способу самосохранения, Юдин был антисемитом с детства — подлинным, кондовым и прямолинейным, никогда не скрывавшим свою ксенофобию от окружающих.
Свидетели по делу Юдина рассматривали его как «великодержавного шовиниста и ярого антисемита»; в частности, было известно, что в 1943 году он прилагал немало усилий к тому, чтобы не допускать на службу в Институт имени Склифосовского возвращавшихся в Москву после эвакуации врачей-евреев. Также Юдин с радостью сдал ещё около десятка врачей-евреев, которых он искренне ненавидел.
Юдину резко изменили режим в тюрьме. Ему разрешили писать научные работы, для чего он смог выписывать из библиотек Москвы нужные ему книги и статьи. Кормит его стали «на заказ» — он сам определял себе меню из трёх блюд на каждые три приёма пищи в день. Ему разрешили лежать в дневное время, а также два свидания в неделю с близкими ему людьми и передачи от них.
По признанию самого Юдина, именно Рюмин отблагодарил его за активные показания на врачей-сионистов, лично объявив ему о замене расстрела «за измену Родине», как запланировал первоначально полковник Комаров, ссылкой в город Бердск Новосибирской области сроком на десять лет.
Но тот же Рюмин при личной аудиенции в последние минуты пребывания хирурга в Лубянском застенке сказал ему, что Новосибирский филиал Академии наук СССР сможет возбудить ходатайство о возвращении Юдина в Москву, «хотя бы уже через полгода». «Это его подлинные слова», — писал впоследствии Юдин брату.
(Следователь МГБ Рюмин)
5 марта 1952 года Рюмин направил в Новосибирское управление государственной безопасности предписание: «Не чинить препятствий Юдину к занятию научно-исследовательской работой, разрешить ему для этой цели посещение города Новосибирска. Поставить в известность руководство Новосибирского филиала АН СССР о том, что МГБ СССР не имеет препятствий к занятию Юдина научно-исследовательской работой».
Ранним утром 12 марта 1952 года Юдина вывезли в легковом автомобиле из тюрьмы МГБ. По просьбе хирурга, любезные чекисты немного покатали его по городу для осмотра высотных зданий, а потом доставили на Казанский вокзал, где ему вручили толстую папку с его тюремными рукописями и откуда он отправился к месту ссылки в сопровождении жены, сына и офицера госбезопасности. На четвертые сутки пути он очутился в Новосибирске.
Заранее предупрежденные о его прибытии местные чекисты усадили профессора с домочадцами в свою машину и подбросили их в сонный Бердск. Там уже сняли для Юдиных хороший деревянный дом; туда же предупредительные чекисты перевели 200 тысяч рублей Сталинской премии (примерно 25-летний средний заработок советского человека в то время), которые он не успел получить, оказавшись в тюрьме.
Позаботился Рюмин и о Голиковой. По его предложению Особое совещание при министре государственной безопасности 29 апреля 1952 года снизило ей срок с восьми до пяти лет с отбыванием указанного срока в общем (а не в Особом) концлагере (и там дав серьёзные послабления по режиму).
Уже конце мая 1952 года Юдин, испросив разрешение местных чекистов, переселился в Новосибирск и начал работать хирургом в областной больнице, а в конце ноября того же года приехал в Москву по срочному вызову из МГБ СССР. На Лубянке его дожидался помощник начальника следственной части по особо важным делам полковник А.Ливанов.
О чем беседовали всемирно известный хирург и полковник, встречаясь ежедневно на протяжении трёх с лишним недель — об этом Юдин никому, ничего и никогда не рассказывал, а документов их бесед не сохранилось.
После смерти Сталина
После смерти Сталина Голикову отпустили на волю по амнистии — в апреле 1953 года она вернулась домой. Юдина освободили из ссылки 5 июля 1953 года по телефонному звонку заместителя министра внутренних дел СССР; 8 июля академик прилетел в Москву.
Его восстановили в должности главного хирурга Института имени Склифосовского и поселили в 3-комнатную квартиру в недавно построенном высотном доме у Красных ворот, а реабилитировали постановлением Особого совещания при министре внутренних дел СССР 13 августа 1953 года. Через 11 месяцев после возвращения в Москву он скоропостижно умер в результате тяжелого приступа стенокардии.
Потеряв самого близкого человека, по квазиуголовному делу которого ей довелось отбыть в заключении четыре года и пять месяцев, Голикова собрала все тюремные научные рукописи Юдина, перепечатала их на пишущей машинке и сдала в редакцию хирургической литературы «Медгиза» (позднее издательство «Медицина»).
Трёхтомник «Избранных произведений» Юдина вышел в свет в 1960-1962 годах. За монографию «Переливание посмертной крови», написанную в тюрьме МГБ, он был посмертно удостоен Ленинской премии в 1962 году.
Ещё одну созданную в заключении работу Юдина, озаглавленную им «Источники и психология творчества», редактор-составитель Голикова дополнила его лекцией «Образы прошлого и силуэты некоторых военно-полевых хирургов» и сдала в набор в июле 1967 года.
Через год эта книга, напечатанная тиражом 15 тысяч экземпляров под названием «Размышления хирурга», поступила в магазины и разошлась в считанные дни. Что немного утешило Голикову, половину гонорара за книгу — 5 тысяч рублей — досталось ей.
(Фотография Голиковой и рукописи Юдина)
Фрагмент одного из допросов
Фрагмент одного из допросов Юдина, где он обличает своих знакомых врачей, «еврейских националистов».
18 августа 1951 года. Допрос начат в 0 часов 05 минут.
Вопрос: Профессор Левит Владимир Семёнович вам известен?
Ответ: Да. С Левитом я познакомился в начале 1920 годов, когда мне приходилось встречаться с ним на съездах хирургов в Москве и Ленинграде. В 1924 или 1925 году при содействии своего брата — бывшего заместителя заведующего Мосздравотделом Левита Юрия он занял должность заведующего кафедрой хирургии 2-го Московского медицинского института, где он и работал вплоть до последних лет. Вместе с тем, начиная с 1942 года, Левит является заместителем главного хирурга Советской армии.
Надо сказать, что отношения между мною и Левитом были неприязненными.
Вопрос: Почему?
Ответ: Во-первых, я считал, что Левит недостойным способом — с помощью своего брата — занял кафедру хирургии во 2-м Московском медицинском институте. К тому же по своей научной эрудиции и хирургической квалификации Левит не мог претендовать на подобную должность. Я отрицательно относился к Левиту ещё и потому, что его руководство кафедрой хирургии было бездарным.
В данном случае я имею в виду отсутствие у Левитаи его помощников по кафедре серьёзных научных работ и его неумение отобрать и подготовить научные хирургические кадры. И, наконец, другая причина нашей взаимной неприязни заключалась в том, что для меня давно было ясно, что Левит — еврейский националист, а он, в свою очередь, очевидно, знал о моих антисемитских настроениях.
Вопрос: Что вам известно о националистической деятельности Левита?
Ответ: С давних пор Левит постоянно как в печатных работах, а также в устных выступлениях и частных разговорах всячески восхвалял и отдавал предпочтение учёным еврейской национальности, будь то советским или зарубежным. Он благоволил и преклонялся перед научными авторитетами лишь из числа евреев и при любом случае (в научных вопросах) делал ссылки преимущественно на них.
Используя свое служебное положение, Левит бесцеремонно подбирал сотрудников как в свою клинику, так и в редакции журнала «Хирургия» и медицинской энциклопедии, где он занимал должность редактора, главным образом из числа лиц еврейской национальности.
(Профессор Владимир Левит)
Пользуясь своей властью
Насколько мне известно, Левит отобрал себе в ассистенты и помощники исключительно евреев. Такая же тенденция наблюдалась в деятельности Левита и на 1-м Белорусском фронте в 1944 году, куда он выезжал как заместитель главного хирурга Советской армии.
Пользуясь своей властью, Левит способствовал устройству и продвижению фронтовых медицинских работников из числа евреев на более выгодные для них должности и рекомендовал представлять их к правительственным наградам.
(Цитаты: Виктор Тополянский, «Дело профессора Юдина», журнал «Континент», №147, 2011)
