<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
Либеральное общество XIX века зачастую относилось к военным с определённым предубеждением. Их часто обвиняли в реакционности, осмеивали строгую дисциплину и порядок. Но когда приходится не на словах, а на деле защищать отечество то, как писал К. Н. Леонтьев "не юристам и не педагогам, не людям, мечтающим, вероятно, о всеславянской "говорильне”, спешит Россия доверить судьбу свою, а славным военным вождям, привыкшим уже смолоду смотреть не содрогаясь в лицо самой смерти и, не стесняясь пустыми фразами прогресса, налагать на непокорных узду спасительного насилия. Без насилия нельзя. Неправда, что можно жить без насилия. Насилие не только побеждает, оно и убеждает многих, когда за ним, за этим насилием, есть идея”.
Сам Леонтьев совершенно по-особому относился к армии. Значительное влияние на формирование его эстетических взглядов оказало участие в Крымской войне. В 1854 г. он, после окончания медицинского факультета, добровольно отправился в Крым, где в течение двух лет служил военным лекарем.
Я бросил всё это именно для того, чтобы кинуться головой вниз в жизнь более грубую, более страшную, более тяжкую для тела, но более здоровую и легкую для души и ума. Игра моего воображения внушала мне, что стыдно мне, поэту, когда другие воюют и лечат воюющих, просто жить всё этаким вялым... студентом, который сидит с книжками. Что надо немного зверства в жизни порядочного человека.
Какая-нибудь, слишком честная профессура меня вовсе не пленяла. Я хотел на казацкую лошадь, хотел видеть раненых, убитых людей, сам, может быть, согласился бы быть почти убитым... Я сам искал походных тягостей и... благословлял и дождь, который поливал меня в Крыму, и жар, который томил, и сотни мышей, которые съели у меня шинель, и степных жаб, которые ходили по мне, когда я спал в лагере... и лазаретные ужасы, и укрепляющие душу встречи с чужими смелыми людьми...
Слишком тяжёлый рефлекс сидячей жизни изгнал меня из Москвы; и его же остатки ободряли и восторгали меня в Крыму, среди внешних житейских невзгод”. Этот обширный отрывок как нельзя лучше показывает восторженно-романтическое отношение Леонтьева к войне и военным. Высшее общество, где он, опекаемый И. С. Тургеневым, часто бывал перед тем, как решил принять участие в войне, казалось ему неискренним. Некогда рыдавший над "Записками лишнего человека” студент жадно впитывал в себя грубую специфику новой реальности. "Скука и проза - вот что пугало меня в то время в жизни людской, а не ядра, не раны, не кровь... однажды, во время ампутации голени... горячая кровь брызнула фонтаном мне прямо в лицо и попала в рот... Я выплюнул только и продолжал операцию...”.
Романтическое отношение Леонтьева к войне хорошо выражено в "Варшавском дневнике” от 21 февраля 1880 г. Автор считает, что умения и навыки, присущие военным могут пригодиться не только на поле брани. "Военный может легко и скоро стать всем: дипломатом, администратором, министром, хозяином сельским, хорошим мировым судьёй, художником, ученым. Он может быть всем этим, не переставая быть военным! Генерала можно прямо сделать начальником губернии или поручить ему дипломатический пост. Но можно ли дать прямо полк камергеру и послать его в огонь?”. Простим Леонтьеву некоторую восторженность.
Такова была одна из черт его увлекающейся натуры. Характерно, что даже те бедствия и страдания, которые он наблюдал, будучи врачом, Леонтьев стремился оценить с точки зрения эстетики, считая, что война несёт с собой не только горе и разрушение, но также способствует раскрытию подлинных качеств человека и именно на полях сражений люди проходят подлинную проверку "на прочность”.
Современный исследователь К. М. Долгов, говоря о Леонтьеве, отметил, что "война имела для него не только и, может быть, не столько бедственное и гибельное значение, сколько значение возвышающее, героическое, очищающее, несмотря на все горе и бедствия, которые она несла с собой”. Вместе с тем, К. М. Долгов делает вполне разумное замечание, что "поэтизация войны, эстетическое понимание и толкование военных событий возможны, пожалуй, только тогда, когда человек не принимает непосредственного и прямого участия в военных действиях. Ведь Леонтьев участвовал в Крымской войне как лекарь, а не как строевой солдат или офицер, он не принимал непосредственного участия в боевых действиях и наблюдал войну несколько со стороны.
А боевым солдатам и офицерам было, конечно же, не до поэтизации и эстетизации войны”. Взглядам Леонтьева на войну и военных присуща сильная героико-романтическая окраска, наличие которой в немалой степени было связано со стремлением противопоставить героизм армейской жизни скуке литературных салонов. "Любовь к войне и идеализация войны остались у Константина Леонтьева навсегда.
В войне он видел противоположность современной буржуазной цивилизации” - отмечал Н. А. Бердяев. Леонтьев неоднократно противопоставлял военную и гражданскую жизнь, считая, что "в трудные и опасные минуты исторической жизни общество всегда простирает руки не к ораторам или журналистам... а к людям, повелевать умеющим, принуждать дерзающим!”.
Эту же мысль он проводил в статье "Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой”, когда писал: "...я думаю, я верю, что благо тому государству, где преобладают эти "жрецы и воины” (епископы, духовные старцы и генералы меча) и горе тому обществу, в котором первенствуют "софист и ритор”... Первые придают форму жизни; они способствуют ее охранению; они не допускают до расторжения во все стороны общественный материал; вторые, по существу своего призвания, наклонны способствовать этой гибели, этому плачевному всерасторжению”. Он воспевал "то блаженное для жизненной поэзии время”, когда "идеалом мужчины был воин, а не сельский учитель и не кабинетный труженик”.
Иосиф Колышко, отмечал, что "люди пера, по мнению К. Н. Леонтьева, при всех их личных достоинствах, при всем подъеме их нравственных сил, не могут проявлять в жизни столько поэзии и не могут быть столь натуральными, как, например, армейский офицер на военном бивуаке, потому уже, что вся их внутренняя работа сосредоточена, концентрирована в себе и уходит на изображение образов, ими задуманных; образы же живые, рядом стоящие, для них только - модели, типы, равно как и единичные, будничные факты; к ним они подходят не непосредственно, а сквозь призму своего я, в котором, может быть, много искренности и поэзии, но много и скептицизма, тщеславия, самоуверенности и литературой черствости...”. Леонтьев уловил главное, интеллигенция живет отвлеченными схемами и мифами, а военные живут реальностью. Это, конечно не значит, что интеллигент обязательно "витает в облаках”, а военные должны быть начисто лишены воображения.
Размышления о роли армии К. Н. Леонтьева схожи с мыслями Антуана Анри Жомини (1779-1869 гг.), военного теоретика и историка. Он, как и Леонтьев, предсказывал бедствия тем странам, в которых "роскошь откупщика и кошелек биржевого дельца” предпочитают мундиру воина, посвятившего жизнь обороне отечества от врагов. Таким образом, армия не воспринималась консерваторами, как бездушная машина. Ее служба отечеству сравнивалась с религиозным служением, считалась духовным и физическим подвигом.
Отводя армии значительную роль в деле сохранения российской государственности, консерваторы были далеки от слепой идеализации военных структур. В своём труде "Монархическая государственность”, изданном в сложном для страны и армии 1905 г. Лев Тихомиров затронул и армейскую проблематику. Одной из причин военных неудач он считал излишнюю бюрократизацию в войсках, подавление творчества и самостоятельности. Л. А. Тихомиров отмечал, что лучшие из отечественных полководцев всегда заботились о развитии в войсках личной инициативы. Этот "дух инициативы”, заложенный ещё при Петре I, в то же время не исключал и строгой дисциплины.
Бюрократизация отнюдь, не тождественная дисциплине. Проникнув в армейскую жизнь, она оплетает собой всю иерархическую военную структуру. Каждый становится простым винтиком в огромной машине и это приводит к фатальным последствиям. "Войсковая канцелярщина развивается едва ли не сильнее гражданской... В этой канцелярской всепредписанности, в привычке обо всем спроситься и ничего не сметь сделать по своему соображению, воспитывается офицер. Неспособные выдержать столь механическое существование или уходят, или затираются на низших местах.
Наверх выходят только люди, успешно проведшие горнило обезличенности...”. Тихомиров предупреждал, что в критическую минуту внешней или внутренней опасности бюрократизированное государство почти фатально обречено на крушение. "Привыкшие к повиновению военные структуры ждут приказаний, а начальство далеко”. Засилье бюрократии отмечалось и самими военными, сетовавшими на то, что получившие отличную подготовку офицеры Генерального штаба занимаются чисто канцелярской работой.
Падение престижа военной службы во многом было связано и с тем, что просвещенное общество, увлеченное идеями либерализма и свободы, видело в военных заведомых "ретроградов” и подвергало их остракизму. Критика в адрес армии особенно усилилась в трагический период русско-японской войны. Консерваторы всячески подчеркивали, что просчеты и ошибки русского военного командования, не в какой мере ни умаляют подвига простых русских солдат и офицеров. Проблема негативного отношения к армии, а так же связь между воинским и религиозным служением неоднократно рассматривалась в речах протоиерея Иоанна Восторгова.
Наиболее показательными в атом отношении являются его речи "Тайна обаяния великого полководца” (посвященная столетию со дня смерти А. В. Суворова), "Воинское дело и звание”, "Вечной памяти русских воинов-мучеников, в Порт-Артуре убиенных”, "Памяти русских воинов "отдавших жизнь за отечество в войну о Японией”, "Воинское звание” и другие. Иоанн Восторгов объединял церковь и армию в их борьбе со злом, как делали это и другие консервативные мыслители. Он заострял внимание на том, что в воинском служении христианством подразумевались элементы жертвенности во благо своей страны.
Иоанн Восторгов также выступал против отношения к военным как к наёмникам и резко критиковал пораженчество периода русско-японской войны. "Никогда со времен начала Руси не обнаружилось в такой степени в людях, считавших и считающих себя представителями русской мысли, отсутствие самого посредственного государственного разума, патриотизма и простой порядочности. Этот момент скорби и потрясений отечества они сочли удобным, чтобы... свести счеты с правительством...”. Он считал, что пропаганда пораженчества затрагивает не только правительство, но и в большей степени оскорбляет самих участников войны. Известия о настроениях в тылу проникают на фронт в действующую армию. "Каково было ей, при неимоверных трудностях, при отдаленности от внутренней России, при медленности пополнения войск, при виде всех преимуществ на стороне противника, - каково было ей при таком отношении печати делать свое дело? Каково было воину идти и умирать, и в то же время быть уверенным, что позади раздастся не похвала и благодарность, а насмешка и осуждение?”.
Вопросы, касающиеся положения русской армии, занимали особое место и в публицистике М. О. Меньшикова, публикуемой "Новым временем”. Представляется, что некоторые из его наблюдений актуальны и сегодня. 7 мая 1906 г. в разделе "Письма к ближним” М. О. Меньшиков писал по поводу политизации армии: "Если не будет принято быстрых и нравственно-достойных мер, революционное движение охватит в два-три года всю нашу "униженную и оскорбленную” армию сверху до низу. Долго накоплявшееся недовольство прорвется в гибельных проявлениях. Но теперешние революционеры жестоко ошибутся в своих расчетах. Расстроенная армия может им дать власть, но с тою же легкостью и сокрушит их. Пока армия в руках Государя, она безопасна для той свободы, какую Он дал народу.
Но вышедшая из повиновения армия может разгромить страну - и правых, и левых одинаково... Но тогда конец России. Армия станет одинаковой опасностью и для монарха, и для парламента. Она поминутно будет врываться в верховное управление... Игрушка партий, она перестанет служить стране - и станет ее вечной угрозой”. Заботило Меньшикова и укрепление воинского духа в среде подрастающего поколения.
В статье "Молодежь и армия” от 13 октября 1909 г. он писал: "Быть России или не быть - это главным образом зависит от ее армии. Укреплять армию следует с героической поспешностью, - вот как черноморские моряки когда-то укрепляли Севастополь. Армия - крепость нации, единственная твердыня, которою держится наша государственность”.
В статье "Маниловщина в армии” от 23 февраля 1910 г. он выступал против использования армии для выполнения не свойственных ей функций. Меньшиков писал: "Для меня кажется громадной опасностью, когда на армию начинают смотреть не как на армию, а как на источник еще каких-то задач и прибылей. Нельзя, господа реформаторы, с одного вола драть семь шкур. Сегодня вы требуете, чтобы войска несли полицейскую службу: опыт опасный, очень вредный для армии, так как отвлекает ее от военного обучения”, однако тут же оговаривался - "война с внутренними врагами есть трагическая необходимость”. Подводя итог статьи, Меньшиков призывал власти: "Не троньте армию. Не мешайте ей заниматься своим огромным, бесконечно важным для государства делом”.
В религиозной трактовке война рассматривалась как очищение "от грехов”. В 1915 г. священник Алексей Спасский так ответил на вопрос о сущности войны: "Много бедствий причиняет гроза: разрушает дома и постройки; молния уничтожает даже самые крепкие деревья. Еще больше бедствий причиняет война; но вместе с тем кровию, слезами, стенаниями... она смывает наши язвы”.
На начавшуюся первую мировую войну Меньшиков откликнулся циклом статей, которые с 26 июля (8 августа) 1914 г. стали выходить под общим девизом "Должны победить”. В статье этого цикла от 11 сентября 1914 г. он писал: "В случае победы... нами и впредь будет руководить... не жадность и злоба, а лишь желание обезоружить буйного соседа... Борьба наша против преступных возбудителей международной вражды никогда не перейдет на мирную часть немецкого народа... Если нынешнее могущество Германии покоится на кошмарных по размеру вооружениях, то в будущем ей придется подыскать иной источник своей гордости...”. За год войны М. О. Меньшиков опубликовал 163 материала под девизом "Должны победить”. Как и Леонтьев, Меньшиков считал войну естественным явлением. "Войною строились все царства, войною они крепли и достигали величия, и только неспособностью к войне - разрушались”.
Напряжение всех сил в период войны заставило забыть вчерашние политические и национальные разногласия. В статье "Пророки и держиморды” от 7 мая 1916 г. Меньшиков упрекал националистов: "В период войны не время сводить счеты с маленькими народцами, переживающими в одинаковой мере неслыханную катастрофу и в одинаковой мере проливающими кровь за общее великое отечество”. Обращаясь к истории России в статье "Служба героев” от 2 июля 1916 г. Меньшиков искал в прошлом подтверждения своим взглядам, своей вере в победу России: "Не добротой славянского характера и не только здравым народным смыслом, но по преимуществу беззаветной храбростью своих героев Россия давала отпор и западным завоевателям, из которых иные были великими полководцами... Не раз великая Империя наша приближалась к краю гибели, но спасало ее не богатство, которого не было, не вооружение, которым мы всегда хромали, а железное мужество ее сынов, не щадивших ни сил, ни жизни, лишь бы жила Россия”.
Война - это всегда кровь и разрушение, но война лишенная высшей идеи превращается в бойню. В то время, как лучшие представители русской либеральной мысли искали духовный смысл в первой мировой войне, общество все больше погружалось в состояние недовольства и усталости. Все призывы к патриотизму оказались тщетны.
Впоследствии в эмиграции русские консервативные мыслители неоднократно обращались к героическим и трагическим страницам истории русской армии. Выступавшие за сильную и дисциплинированную армию они вовсе не считали, что принципы единоначалия и дисциплины тождественны показушному бюрократическому "порядку”. Так И. А. Ильин отмечал важность соединения воинской дисциплины и широкой творческой инициативы.
При этом инициатива не отождествлялась с все дозволенностью, а дисциплина с палочным обхождением. По мнению мыслителя "...воинская дисциплина... оказывается наиболее могучей и успешной именно тогда, когда она несома свободным человеком, совестно, честно, предметно и инициативно”. Как и Л. А. Тихомиров, И. А. Ильин ставил в пример Петра I и А. В. Суворова, отмечая, что военная доктрина последнего являла "гениальный синтез монархической дисциплины и республиканской инициативности”.
Армия, по Ильину, представляет собой единый организм, где каждый человек, вне зависимости от его звания и положения подчиняется не только согласно распоряжению командира, но и по собственной инициативе. Он отмечал, что в армии идеально осуществляется один из главных принципов монархии: человек приобретает умение подчинять и подчиняться "не только за страх, но и за совесть”. В качестве возможных опасностей для республиканской армии Ильин выделял слепую переоценку принципов "свободы”, "контроля снизу” и "избрания”, а в качестве опасностей для армии монархической такую же переоценку принципов "несвободы”, "бесконтрольности” и "назначения”. По его мнению, и анархия и излишняя формализация одинаково пагубны для армии.
И. А. Ильин, как и К. Н. Леонтьев, стремился объединить воинское и религиозное служение. Он считал, что армия должна чувствовать, что она сражается за правое дело. Правое не только в сиюминутном политическом смысле, но и в смысле духовно-нравственном. В этом случае сражение получает значение духовного подвига, не случайно многие великие полководцы прославились не только как воины, но и как глубоко верующие православные христиане.
Думается, что многие из тех негативных моментов, которые отмечали русские консерваторы конца XIX - начала XX в. во взаимоотношениях армии и общества сохранились, и впоследствии сыграли свою пагубную роль в последние годы существования СССР. Эта проблема жива и сегодня, когда значительно пошатнулось чувство патриотизма, а у определенной части молодого поколения бытует мнение: "Где хорошо, там и родина”.
Подобная позиция порой объясняется тем, что "это государство мне ничего не дало”. И действительно, может ли государство, не заботящееся о подрастающем поколении, рассчитывать вырастить людей способных встать на защиту этого государства, а если надо, то и пожертвовать жизнью. Принцип "своя рубашка ближе к телу”, долгие годы проповедуемый системой, оборачивается против самой этой системы. Происходит массовое отчуждение общества от власти. Пропаганда тотального индивидуализма, пренебрежительного отношения к государству, которое "ничего не дает” выразился, в частности, в падении престижа военной службы, негативных оценках армии и других силовых структур в СМИ.
Армия является неотъемлемой частью социального организма, и изменение её статуса неизбежно отразится на всей социальной системе в целом.
А. В. Репников
Эхо: Сборник статей по новой и новейшей истории Отечества. Вып. 4. М., 2000. С. 9-16
Религия сопровождала русского человека от колыбели до гробовой доски. Крещение, причастие, религиозные праздники и обряды формировали его сознание, нравственность, нормы поведения. Первыми и зачастую единственными печатными изданиями в русских семьях были книги религиозного содержания, которые передавались от деда к внуку, хранились как семейные реликвии.
Православная вера была с первопроходцами новых земель, вдохновляла зодчих на строительство храмов, была в сердце каждого ратника на поле брани.
Русские дружины шли в бой под стягом с изображением Спаса Нерукотворного; икона Божьей Матери находилась в самой гуще Куликовской битвы, Смоленская икона Пречистой Богородицы ободряла русских воинов в Бородинском сражении.
И позднее Православная Церковь принимала непосредственное участие в духовно-нравственном воспитании воинов, священники по штату находились непосредственно в войсках, а в ряде случаев им приходилось даже участвовать в боевых действиях, подавая воинам пример мужества и героизма{1}.
Так как по вероисповеданию силовые структуры Российской Империи состояли в основном из православных христиан{2}, правительство и военное руководство хорошо понимали значение православной религии для государства, уделяя серьезное внимание религиозно-нравственному воспитанию воинов. Однако не оставались без заботы в данном отношении и иноверцы. Так, специальным циркуляром Военного министерства № 27930 от 18 мая 1901 года «О мерах для проведения религиозно-нравственного воспитания в войсках»{3} всем командующим войсками военных округов предписывалось организовать в частях внеслужебные собеседования, по одному разу в неделю в каждом батальоне, продолжительностью не менее одного часа, «отправлять по возможности всех православных нижних чинов, а в особенности новобранцев с их учителями в праздничные дни к обедне и накануне ко всенощной; нижние чины из иноверцев должны быть посылаемы в инославные храмы, а за неимением таковых в войска должны быть командируемы иноверческие священнослужители...».
Этим же документам определялось ввести в военных церквах хоровое пение, в котором должны участвовать все нижние чины, установить «обязательное пение хором всеми присутствующими нижними чинами молитв», организовать в каждой части церковные хоры из ротных песенников под руководством офицеров. Циркуляром протопресвитера в 1902 году военному духовенству указывалось, какие методы надо использовать для религиозно-нравственного воспитания личного состава: совершать богослужения в полковых церквах, проповедовать Слово Божие как в церкви в форме проповедей, так и вне храма – в виде внебогослужебных бесед и религиозно-нравственных чтений, а также в преподавании закона Божия в учебных полковых командах. Особое внимание обращалось на то, чтобы в часы досуга, прежде всего в праздники, для солдат были созданы условия для занятий спортом, чтобы проводились развлекательные беседы, особенно на темы истории русских войск.
Таким образом, дело не ограничивалось только религиозными рамками: речь шла, по сути, о том, что сегодня мы назвали бы военно-патриотическим воспитанием. При этом религия вообще рассматривалась, что абсолютно верно, как важнейший рычаг этого воспитания, преображающий и укрепляющий воинов разных конфессий, хотя в основном подразумевались все же православные христиане. Воинский подвиг, совершенный христианином по воле Божией, считался подвигом религиозным, подвигом веры и любви, ибо для человека служение Отчизне – это часть служения Богу. Отсюда понятно, что моральные нормы поведения на службе, особенно в военное время, строились на основе Евангелия. Так, в «Наказе нижним чинам о законах и обычаях войны» читаем: «...Воюешь с неприятельскими войсками, а не с мирными жителями. Неприятельскими могут быть и жители, но лишь в том случае, когда видишь их с оружием в руках. Безоружного врага, просящего пощады, не бей. Уважай чужую веру и ее храмы. С пленным обращайся человеколюбиво, не издевайся над его верой, не притесняй его. Помни, что солдат – Христов и Государев воин, а потому и должен поступать как Христолюбивый воин»{4}. -35-.
Офицеры наряду со священниками обязаны были участвовать в воспитании подчиненных им нижних чинов. При этом роль офицера понималась как своего рода апостольство, так как в этом случае он нес ответственность не только за жизни солдат, но и за их души{5}.
В Своде военных постановлений 1838 года в наставлении офицерам было сказано: «Надобно поддерживать в солдате чувство религии, подавать собою пример строгого выполнения ее обрядов... не забывая, что религия есть главный источник, из коего почерпает русский солдат правила чистой нравственности, а с ними и здоровья, и все добродетели, с коими воин может оправдать цель своего существования».
Религиозно-нравственное воспитание начиналось с первых дней пребывания молодых солдат в армии – с учебных команд. В период прохождения курса «молодого бойца» новобранец обязан был выучить наизусть несколько молитв. В программу курса для унтер-офицеров по закону Божиему были включены: Начинательная молитва, Иисусова, Святому Духу, Трисвятая, или Ангельская песнь, молитва Святой Троице, За царя и Отечество, Перед сражением. Новобранцам, кроме того, необходимо было усвоить Символ Веры, знать церковные таинства и 10 заповедей. Большинство заповедей воспринимались сразу же и почти не нуждались в дополнительном разъяснении, однако некоторые требовали как бы перевода с церковно-славянского на обыденный, мирской язык. Так, пятая заповедь гласила: «Чти отца своего и матерь свою, да благо ти будет, и да долголетен будеши на земле». Следовало разъяснение: закон повелевает с таким же почетом относиться и к тем, кто «в разных отношениях заступают для нас место родителей, а именно: государя – как отца всего народа и государства, всех командиров и начальников, над тобой поставленных».
При разъяснении заповеди восьмой «Не укради» шло пояснение: Бог запрещает воровать, а также повелевает выполнять все свои служебные обязанности по совести и без лености, трудиться, чтобы даром не есть свой хлеб, не брать за свое добро и свой труд больше, чем он стоит. Но труднее всего молодому воину было объяснить шестую заповедь «Не убий». Какой же вывод из этого находили священники и командиры? Они поясняли: «Против шестой заповеди не грешит тот, кто убивает вооруженного неприятеля на войне, потому что, воюя, мы защищаем святую веру, государя и Отечество наше».
После окончания курса учебной команды молодые солдаты в торжественной обстановке принимали присягу – клятву Именем Божиим в установленной законом форме. Это был особый ритуал. Он проводился в присутствии командира части, всех офицеров. Где позволяла обстановка, приглашались священнослужители других конфессий.
Перед произнесением торжественной клятвы зачитывались и разъяснялись выдержки из регламента (Свода законов), где перечислялись все виды преступлений и проступков против воинской дисциплины, наказания за преступления в военное время. Указывалось на ответственность за нарушение службы. Священник при этом особо объяснял молодым солдатам последствия ложной клятвы. Наряду с этим разъяснялось, за какие подвиги на полях сражений награждали Знаком военного ордена (с 1913 г. – Георгиевским крестом) и жаловались особые отличия и за какие действия при исполнении службы в мирное время можно было получить медаль «За храбрость». Слова военной присяги были составлены еще при Петре Великом, она считалась клятвой не только по закону, но и по вере. Присяга закреплялась целованием креста и Евангелия, а заканчивалось все торжественным богослужением.
Воины, принадлежавшие к другим вероучениям и сектам, не принимавшие православной присяги и веры, давали обещание показать правду по совести, то есть служить честно и добросовестно.
Работа по религиозному воспитанию носила комплексный характер. Она вменялась в обязанность командирам всех степеней. Статья 549 Устава внутренней службы прямо возлагала на командиров обязанность «оказывать содействие своим подчиненным, не исключая и прикомандированных, в исполнении религиозных обязанностей, налагаемых на них их вероисповеданием»{6}. При этом не забывали и о соблюдении постов.
Порядок удовлетворения религиозных потребностей личным составом армии и пограничной стражи был предусмотрен всеми нормативными актами. Например, в Уставе внутренней службы имелась специальная глава: «Религиозные обязанности воинских чинов», регламентировавшая выполнение религиозных обрядов как православными военнослужащими, так и представителями других конфессий.
День начинался и завершался молитвой, не реже одного раза в год каждый верующий был обязан причащаться, изучить большое количество молитв. Для облегчения этой задачи использовались различные, даже весьма нетрадиционные методы. Например, в 6-й Таурогенской пограничной бригаде 2-го округа ОКПС пошли на то, что тексты основных молитв были написаны на стенах казармы, чтобы грамотные нижние чины в часы редкого досуга читали их неграмотным для заучивания наизусть.
Печать также вносила свою посильную лепту в дело религиозно-нравственного воспитания офицеров и нижних чинов. На страницах журналов «Вестник военного духовенства», «Пограничник», «Офицерская жизнь», «Страж», «Досуги Заамурца» и других существовали специальные духовно-нравственные отделы, где периодически публиковались тексты молитв и статьи на нравственные темы. Что касается пограничников, то советы им давались и в книгах, написанных офицерами и генералами корпуса пограничной стражи. Так, М.П. Чернушевич на страницах своей книги «Материалы к истории пограничной стражи», обращаясь к нижним чинам, писал: «А еще вот что, братцы, посоветую вам: по выходе на службу на границу, если кто христианин, перво-наперво прочитай, как подобает, молитву Господню «Отче наш», а последние слова молитвы: «И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого» повтори. Сменившись же со службы на границе – читай молитву «Спаси, Господи, люди твоя».
Несмотря на кажущийся сегодня примитивизм, подобные советы были в то время далеко не бесполезны: ведь пограничники несли нередко одиночную службу в глухих местах, ночами, в любую -36- погоду. Были и соблазны: пропустить за взятку контрабанду, самовольно покинуть пост, перейти на территорию сопредельного государства, употребить оружие в ситуации, не предусмотренной инструкциями. Выполнить до конца свой долг как раз и помогала молитва.
Теперь обратимся к правовой стороне вопроса. До XVIII века священники временно прикомандировывались к полкам патриаршим указом или распоряжением царя. По Воинскому уставу 1716 года при каждом полку должен был состоять священник; согласно Морскому уставу 1720 года на корабли назначались иеромонахи.
В 1800 году было создано особое Управление военным духовенством во главе с полевым обер-священником. Такая организация существовала около века, и лишь в 1890 году было принято Положение об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомства, согласно которому общее руководство военным духовенством вверялось протопресвитеру, назначаемому Синодом и утверждаемому императором. По рангу протопресвитер приравнивался к архиепископу и генерал-лейтенанту армии.
Главными проводниками религиозно-нравственных идей в армии, на флоте и в пограничной страже были полковые и флотские священники, на которых были возложены основные обязанности по религиозному воспитанию военнослужащих.
В 1891 году в войсках имелось 569 православных военных священников, а также католические капелланы, лютеранские и евангелические проповедники, мусульманские муллы. К началу 1917 года в русской армии и на флоте было 24 военных собора, сотни церквей (437 полковых, 32 госпитальные, 17 тюремных, 33 судовые и т.д.).
<В упоминавшемся уже Своде военных постановлений 1838 года о полковых священниках было сказано: «...они должны быть первыми наставниками в нравственности и утешителями солдат в их страданиях телесных и душевных, должны, подкрепляемые торжественными обрядами религии, внушить им бодрость, упование на покровительство Божие перед сражением».br> В июле 1914 года на 1-м Всероссийском съезде военного и морского духовенства была утверждена памятка-инструкция о действиях священников в военное время: им вменялось в обязанность перевязывать раненых, заведовать захоронениями убитых, заботиться о поддержании в порядке воинских могил и кладбищ, извещать родственников погибших, создавать походные библиотеки и др. О священниках, участниках боевых действий, протопресвитер писал: «Много было светлых страниц в истории военного духовенства, но еще более заложено добрых задатков в военно-духовной семье, обещающих в будущем на благо Православной Церкви и на пользу Христолюбивого воинства обильный плод»{7}. И эти его слова многократно вскоре подтвердили полковые и флотские священники на полях сражений в русско-японскую и Первую мировую войны.
Не менее самоотверженно переносили все тяготы службы вместе с пограничниками священники ОКПС. Их служба в мирное время по нравственному и физическому напряжению была гораздо тяжелее службы полковых священников, особенно в кавказских и среднеазиатских бригадах. Чтобы выполнить свои пастырские обязанности, им приходилось по патрульным дорогам, через разлившиеся реки и ручьи, преодолевая десятки верст, добираться до самых отдаленных постов, перенося те же лишения и невзгоды, что и все пограничники.
Командир пограничного корпуса генерал от инфантерии Н.А. Пыхачев в этой связи требовал от бригадных священников по вызову офицеров выезжать на границу незамедлительно, чтобы умирающие могли получить духовное облегчение перед смертью. Погребение без священника не допускалось, за исключением разве крайних случаев.
Особым приказом по войскам ОКПС № 59 от 19 августа 1908 года были объявлены «Правила по сохранению памяти о геройских подвигах, совершенных нижними чинами пограничной стражи при исполнении служебных обязанностей». Предусматривалось вручение герою экземпляра приказа о поощрении с подробным описанием совершенного им подвига, в отряде вывешивалась его фотография; новобранцев обязательно знакомили с подвигами героев своей бригады, а начальствующие лица, проверявшие обучение молодых солдат, должны были проверять, знают ли они о подвигах сослуживцев. Выдающиеся подвиги офицеров и нижних чинов вносились в тексты «бригадных историй».
В пограничном корпусе этим приказом предусматривалось особенно бережное сохранение памяти о погибших товарищах. С этой целью полагалось на надгробном кресте, помимо обычной надписи (имя, отчество, фамилия, время рождения и смерти, откуда родом ив какой части служил), вкратце изложить обстоятельства героической смерти погибшего; если имелась бригадная церковь, там учреждалась особая мраморная доска черного цвета с именами и фамилиями героев. О них, как правило, упоминалось и в приказах по корпусу по случаю корпусного праздника. Кроме того, командир бригады должен был безотлагательно послать на родину скончавшегося от ран или убитого в бою пограничника, его приходскому священнику, копию приказа по корпусу о подвиге павшего. По получении ее священник обязан был отслужить панихиду, перед началом которой прочитать прихожанам приказ о подвиге. На панихиду следовало пригласить всех родных, друзей и знакомых погибшего.
Чины армии и ОКПС участвовали в сборе средств для открытия памятников погибшим воинам. В 1911 году служащие управления пограничного корпуса отчислили один процент «из полученных от казны всех видов довольствия» на сооружение храма на братской могиле солдат, погибших в русско-японской войне. В Мукден от ОКПС выезжал в составе делегации начальник Заамурского округа генерал-майор Е.И. Мартынов. Свидетельством продолжения этой традиции стало открытие на тех же принципах 26 мая 1997 года на набережной р. Яузы в Москве памятника всем поколениям пограничников Отечества, погибших при защите его рубежей. Хотелось бы сказать о роли религиозных праздников в воинском воспитании. В полках особо отмечался день святого, имя которого носила полковая церковь (храмовый праздник), а также корпусной праздник – в день одного из двунадесятых (т.е. один из двенадцати по значению после Пасхи) праздников Русской Православной Церкви. Это были дни -37- духовного единения однополчан, независимо от того, где они находились, что было свидетельством неразрывной связи русского воинства и Православной Церкви. У большинства военных учебных заведений таких праздников было даже по два – корпусной (училищный, академический) и храмовый. Так, 4 ноября (ст.ст.) – в день обретения одной из самых почитаемых на Руси икон – иконы Пресвятой Богородицы Казанской, помогавшей ратникам второго ополчения при освобождении Москвы от поляков, именинниками были юнкера и офицеры Московского (Алексеевского) и Казанского военных училищ. В октябре, в день чудотворной иконы «Всех скорбящих радости» был храмовый праздник Николаевского инженерного училища, 13 октября – Константиновского артиллерийского училища, 19 октября – лейб-гвардии Гусарского полка.
Для пограничной стражи корпусным праздником был день 21 ноября – день Введения во Храм Пресвятой Богородицы, установленный 25 марта 1894 года по повелению императора Александра III. Небесным покровителем российских пограничников на протяжении 23 дореволюционных лет была Богородица. Эта традиция в декабре 1995 года по просьбе директора Федеральной пограничной службы и с высочайшего благословения патриарха Московского и Всея Руси Алексия II была восстановлена. Праздник отмечается 4 декабря.
Таким образом, религиозно-нравственное воспитание, являясь важной составной частью всей системы воинского воспитания, охватывало все стороны жизни личного состава. Опираясь на мощную базу тех нравственных качеств, которые закладывались еще до прихода на службу, начальники всех уровней проводили работу систематически и целенаправленно, адаптировали понятия православной веры к мирным будням, готовили личный состав к военным испытаниям.
Сегодня армия, другие силовые структуры, в их числе и пограничные войска, находятся как бы на духовном перепутье. Совершенно очевидно, что заполнение образовавшегося «духовного вакуума» без помощи религии будет делом практически невозможным. И Русская Православная Церковь, как и прежде, готова прийти на помощь, оказывая содействие офицерам-воспитателям в преодолении кризисных явлений в военной среде, участвуя в формировании нового духовного потенциала российского воина, основанного не на политической идее, а на тех вечных принципах, на которых строились и развивались Русь, Россия и ее вооруженные силы.
Плеханов А.А.
Основы религиозно-нравственного воспитания в войсках Российской Империи // Военно-исторический журнал. 2003. №12. С. 35-38. OCR, корректура: Бахурин Юрий (a.k.a. Sonnenmensch), e-mail: georgi21@inbox.ru
Рассчитывать на победу русским добровольцам не приходилось, поскольку первоначальный план кампании по прорыву сербской армии в Болгарию генералу Черняеву осуществить не удалось и турки начали тупо “давить массой”. 29 октября 1876 года под Джунисом турецкая армия нанесла поражение сербам. На вопрос генерала Черняева о подробностях сражения, командир русско-болгарской бригады полковник Меженинов ответил коротко: “Все сербы отступили, все русские убиты”. Спасло тогда Сербию от разгрома лишь вмешательство России. В ноябре 1876 года Россия предъявила Турции ультиматум, а в 1877 году началась победоносная русско-турецкая война. Но до этого дожила едва ли половина добровольцев.
Тем не менее, в 1875-1876 годах русским добровольцам все-таки можно было надеяться на помощь “большой России”. А вот в 1899 году у них такой надежды не было, и быть не могло, поскольку речь шла о русских участниках англо-бурской войны. Уж в нее Россия точно не собиралась ввязываться. Но песня “Трансвааль, Трансвааль, страна моя” тогда звучала повсюду, и в декабре 1899 года в лондонской “Дейли мейл” появилась статья под заголовком “Атташе или разбойник? Удивительное дело генерала Гурко”. Ее автор утверждал, что генерал Гурко везет в Трансвааль “двести добровольцев” и “три тысячи контейнеров”.
Разумеется, это была военная пропаганда. Но она была не лишена оснований - в Южную Африку действительно отправились несколько сот русских добровольцев, среди которых были опять-таки весьма порядочные люди - поручик граф Комаровский, князь Енгалычев, капитан Ганецкий. В отрядах добровольцев сражались капитаны Петров, Дуплов, Стессель, Рипперт, подпоручик Покровский, штабс-капитан Потапов. Побывали в Южной Африке военный инженер Рубанов, морской офицер фон Строльман. Будущий председатель Третьей думы Александр Гучков был ранен в Трансваале, попал в плен к англичанам и был по окончании войны отпущен. Характерно, что при всех своих “талантах” английские журналисты не называли русских “наемниками” – очень уж дико смотрелось бы это обвинение в адрес людей весьма обеспеченных.
Что же влекло русских добровольцев в дальние страны? Ответ столь же пафосный, сколь и банальный - русские ехали сражаться на стороне тех, кого считали правыми, за торжество справедливости. Как уверяли нас когда-то марксисты, справедливость и правота – понятия политические, классовые. Однако, как показывает практика, для русского добровольца-волонтера справедливость всегда важнее политического и “классового” фона тех или иных событий. Поэтому, если хотите узнать, кто объективно прав в войне, просто посмотрите, на чьей стороне воюют русские добровольцы.
Перемышль, один из городов Киевской Руси, на протяжении столетий был важным центром оживленного обмена между Западом и Востоком Европы. Эту роль Перемышль сохранил и после того, как в XIV веке Червонная Русь оказалась в составе Польского королевства, и позднее - уже под властью Австрийской (Австро-Венгерской) империи.
Перемышльская крепость по сей день считается высочайшим достижением военной инженерно-технической мысли и культуры. В 1914 г. крепость состояла из восьми оборонительных секторов. Первые два включали внутренний обвод протяженностью 15 км и радиусом 6 км. Всего в рамках внутреннего обвода было возведено 18 фортов и 4 батареи. В свою очередь, внешний обвод общей протяженностью 45 км подразделялся на шесть секторов (групп) в составе 15 главных и 29 вспомогательных фортов. В интервалах между фортами размещались 25 артиллерийских батарей. Большинство фортов были оснащены 150-мм гаубицами, 53-мм скорострельными орудиями и 210-мм мортирами. Помимо этого в главных и бронированных фортах имелось электроснабжение, лифты, вентиляторы, помпы, рефлекторы.
В начале Первой мировой войны ситуация в целом складывалась благоприятно для России. В результате Галицийской битвы войска 3, 4, 5 и 8-й русских армий заняли Восточную Галицию и вышли на линию реки Сан. 5 (18) сентября 1914 г. в окрестностях Перемышля появились казачьи разъезды. Шесть дней спустя крепость была полностью отрезана от внешнего мира. Начало осады совпало с трагедией, постигшей местное русинское население, которое симпатизировало приближающимся русским армиям. 15 сентября 1914 г. на улицах Перемышля без суда и следствия солдатами были зарублены сорок четыре мирных жителя.
Между тем восемь русских дивизий общей численностью 280 тыс. солдат и офицеров, получившие приказ блокировать крепость и находившийся в ней 150-тысячный гарнизон (при 900-х с лишним орудиях), закреплялись на подступах к городу. Просчет русского командования, не решившегося взять крепость с ходу, был очевиден. Командовавший в ту пору 8-й армией генерал Алексей Брусилов впоследствии вспоминал: "После ряда поражений и громадных потерь австрийская армия была настолько потрясена, а Перемышль был настолько мало подготовлен к осаде, что, по моему глубокому убеждению, была возможность в половине сентября взять эту крепость штурмом при небольшой артиллерийской подготовке”.
Наконец, 22 сентября (5 октября) 1914 г. руководивший операцией генерал Щербачев отдал приказ о начале штурма. В случае взятия крепости, даже при значительных потерях войска 11-й осадной армии усилили бы русский фронт и оказали бы значительное влияние на продолжавшееся сражение на Висле. Главный удар русских пришелся на форты Седлисской группы к юго-востоку от города. Позже началась атака на северные форты в районе Дунковички. Отсутствие поддержки тяжелой артиллерии обрекло штурмовавших на неудачу. После 72 часов непрерывных боев русское командование отдало приказ о прекращении операции. На поле битвы остались лежать горы солдатских тел. Русские оценивали свои потери убитыми, ранеными и пленными в 20 000 человек. По данным австрийцев, это число было в два раза больше. К тому времени со стороны Санока к Перемышлю уже подходила 3-я австрийская армия. Завершилась первая, продолжавшаяся 21 день, осада крепости. Русские войска снялись с позиций и отошли на несколько километров на восток.
Австро-германское наступление вскоре захлебнулось. Русским удалось закрепиться и перегруппироваться в гористой местности южнее Перемышля, откуда 18 октября (2 ноября) 1914 г. началось новое наступление. Ожесточенные бои разгорелись 22-26 октября (6-8 ноября) под Демблином, в ходе которых 1-я австрийская армия генерала Виктора Данкля потеряла свыше 50 000 солдат и отошла к Карпатам. 26-27 октября (8-9 ноября) 1914 г. русские войска вновь замкнули кольцо вокруг Перемышля, в котором находились 135 000 австро-венгерских солдат, 18 000 мирных жителей и около 2000 русских пленных.
Русские военачальники учли уроки неудачного штурма. Теперь 11-я армия под командованием генерала Андрея Селиванова окапывалась на подступах к крепости, на сей раз рассчитывая взять ее измором. Была увеличена артиллерийская мощь осаждавших, увеличилось количество орудий крупного калибра. Прибытие под Перемышль русской тяжелой артиллерии решило судьбу защитников крепости. Регулярный обстрел города, крепости и мостов серьезно подорвал боевой дух австрийских солдат, все меньше веривших в благоприятный исход обороны. К тому же все попытки деблокировать гарнизон, предпринимавшиеся австрийцами, имели, как правило, шаблонный характер. Планы командования крепости легко просчитывались русскими, и вылазки австро-венгров не давали ожидаемого эффекта.
В этих условиях командующий гарнизоном генерал Кусманек принял отчаянное решение о прорыве. Удар австрийцев был направлен в этот раз на восток, в направлении Мостиска и Грудек-Ягеллонский, где командование крепости надеялось захватить русские военные склады, после чего соединиться с австрийскими армиями в Карпатах. Начало операции было назначено на ночь с 18 на 19 марта 1915 г. Передовую линию русских укреплений солдатам венгерской пехоты (гонведа) удалось захватить с ходу. Однако на главных позициях осажденных постигла неудача. Из 8500 солдат и офицеров 23-й венгерской дивизии, принимавших участие в прорыве, обратно в крепость вернулись лишь 2662.
Учитывая безнадежность дальнейшего сопротивления, 21 марта 1915 г. генерал Кусманек отдал приказ о капитуляции Перемышля. Перед сдачей крепости русским войскам гарнизону предписывалось уничтожить все военное имущество. В ночь с 21 на 22 марта австрийская артиллерия, получившая приказ расстрелять все имеющиеся запасы снарядов, открыла ураганный огонь из всех орудий. К утру гарнизон крепости был отведен с позиций, и группы саперов приступили к подрыву крепостных орудий и фортов. Венгры, принявшие столь активное участие в обороне Перемышльской крепости, решили не отдавать противнику свои полковые знамена и разрубили их саблями на мелкие куски, разделив последние между офицерами.
Около 10 утра 9 (22) марта 1915 г. передовые русские отряды вошли на территорию разрушенной крепости. В плен к русским войскам попали 9 генералов, свыше 2500 офицеров и 117 000 солдат императорско-королевской армии.
{2} Военные священники за военные подвиги могли быть награждены боевыми орденами – с мечами или золотыми наперсными крестами на Георгиевской ленте (до 1905 г. были награждены 111 человек). Вот только один пример: священник Охранной стражи Восточно-Сибирской железной дороги о. Александр Журавский был награжден наперсным крестом за отличные действия 13 и 17 июня 1901 г. при исполнении своих обязанностей под ружейным огнем противника при напутствии раненых и умирающих во время боя под Ажехе. (См.: Режепо П. Статистика генералов. СПб., 1903. С.1920).
{3} Столетие Военного министерства (1802-1902 гг.). СПб., 1902. Т. XIII. С.63-65.
{4} По: Кононов Н.К. Пограничный взвод в учебных сборах. Пособие руководителю сборов.2-е изд. СПб., 1914. С. 285-286.
{5} Николич Е.Л. Новый путь современного офицера // Пограничник. 1907. №13. С.197.
{6} Устав внутренней службы. Выс. утвержден 23 марта 1910 г. М.: Правоведение, 1916.
{7} Столетие Военного министерства (1802-1902 гг.). СПб., 1902. Т. XIII. С.130. -38-.
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — ru.wikipedia.org
