<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
Соколов отчетливо понимал юридическую, политическую и национальную важность взвалившейся на его плечи задачи, почему он отдал все свои силы для полного и добросовестного раскрытия всей картины цареубийства. Соколов прекрасно справился с расследованием этого исключительного дела только потому, что порою его работы принимали творческий, проникновенный характер.
Недюжинный талант следователя и обоготворение благородной личности покойного Государя дали Соколову силы побороть препятствия, постоянно воздвигаемые на пути его следствия еврейским кагалом, его приспешниками и лицами, не понявшими исторической миссии этого скромного труженика.
В течение долгих наших бесед Соколов открывал мне свою душу, терзаемую муками сомнения, муками отчаяния, которые им часто овладевали при виде козней многочисленных врагов и сознания своего одиночества, а, следовательно, и безсилия.
Да, Соколов был один, покинутый почти всеми, если не считать нескольких личных его друзей, среди которых нужно отметить, по роли сыгранной ими, князя Н. В. Орлова[2] и светл. князя М. К. Горчакова[3]. Нравственная поддержка этих лиц дала Соколову возможность продлить дни своей жизни, обреченной на преждевременную смерть в тот день, когда покойный адмирал Колчак повелел ему приступить к производству следствия о цареубийстве.
К сожалению, дело попало в руки Соколова с большим опозданием, благодаря чему много следов и деталей преступления успели пропасть. Так, например, на месте сожжения трупов Соколов получил возможность побывать только спустя год после разыгравшейся там драмы, после того, как многочисленные случайные посетители растаскали драгоценности, принадлежавшие Царственным Мученикам.
После освобождения Екатеринбурга от большевиков, следователь Наметкин[4], долженствовавший по закону приступить к следствию, под разными формальными предлогами уклонялся от исполнения этого своего долга.
Только после того, как к нему явилось несколько вооруженных офицеров, пригрозивших Наметкину неприятными для него последствиями в случае дальнейшего бездействия, он приступил к производству следствия, но вел его крайне вяло, делая вид, что занят собиранием улик. Преемником Наметкина оказался Сергеев[5], вряд ли подходящий для роли следователя по такому делу, хотя бы по одному тому, что он был сыном крещеного еврея.
Когда об этом обстоятельстве узнал адмирал Колчак, то справедливо был возмущен, что по делу об убийце Семьи Русского Царя не нашлось русского судебного следователя. Бывший министр юстиции Омского правительства Старынкевич[6], будучи уже в Париже, писал, что об еврейском происхождении Сергеева он не знал и сомневается, что это было так.
Мне кажется, что тут обычная увертка Старынкевича. По крайней мере, всем судебным деятелям Омска о происхождении Сергеева было прекрасно известно. Оказывается, не знал об этом только один министр юстиции.
Впрочем, Старынкевич не принадлежал к чинам судебного ведомства, так как карьеру свою он сделал захватным путем во времена керенщины. Революция застала Старыкевича сосланным провинциальным адвокатом, из числа мелких эсэриков. Узнав о происшедшем перевороте и пользуясь разразившимся параличем власти, Старынкевич объявил себя председателем местной судебной палаты, чем и положил начало своей дальнейшей служебной карьеры.
Быть может этим обстоятельством нужно объяснить отношение министра юстиции Старынкевича к судьбе хода расследования об убийстве Царской Семьи. Он не только не старался облегчить по мере возможности следователю выполнение этой задачи, но даже пытался помешать ходу расследования. Только личное вмешательство адмирала Колчака, взявшего судьбу дела под свою опеку, спасло Соколова от поползновений Старынкевича затормозить ход следствия.
Прежде всего, министр юстиции не озаботился предоставить в распоряжение Соколова надлежащих средств для организации розыска, для командировок должностных лиц и вообще для оплаты вызываемых этим делом расходов. На помощь Соколову тогда пришел местный купец и ассигновал в его распоряжение некоторую сумму денег, которая и дала возможность просуществовать Соколову до получения кредитов от адмирала Колчака.
Затем, поручив, по повелению Колчака, Соколову ведение следствия о цареубийстве, Старынкевич вскоре же направляет тому же Соколову сложное и чрезвычайно запутанное дело коммерческого характера, подчеркивая своими запросами его экстренность. Соколов не мог разорваться, и подталкиваемый напоминаниями министра юстиции, присужден был отложить дело о цареубийстве и заняться распутыванием обоюдных мошенничеств двух прокравшихся купцов. Только случай спас Царское дело.
Будучи в Омске по второму следствию, Соколов встретился с адмиралом Колчаком, который не преминул поинтересоваться ходом дорогого для него следствия. Соколов открыл адмиралу интригу Старынкевича, которая привела Колчака в состояние крайнего раздражения и он тут же приказал Соколову не принимать к своему производству более ни одного дела без его ведома.
Старынкевичу пришлось выслушать надлежащую нотацию, сказанную в довольно крепких выражениях, и он принужден был в дальнейшем предоставить Соколову всецело заняться порученным ему делом.
В период эвакуации Омска пришлось и Соколову подумать о спасении следственного дела. Просьбы о прицеплении его вагона к какому-либо поезду долгое время оставались без исполнения.
Наконец, один эшелон чехов захватил с собою вагон Соколова. Казалось, опасность быть захваченным большевиками миновала. Но это только казалось... Проснувшись под утро, Соколов увидал, что вагон его стоит брошенный на пути, занесенном снегом, среди лесной глуши. Отчаяние охватило Соколова, так как он совершенно не мог ориентироваться в обстановке и даже не мог себе составить хотя бы приблизительного понятия, где он находится. К его счастью, прибывший через некоторое время санитарный поезд прицепил его вагон к своему составу.
Дела на фронте принимали все худший и худший оборот. В Иркутске уже не пришлось долго задерживаться и Соколов общим течением бегущей лавы был увлечен в Читу, где его застала весть о гибели адмирала Колчака, этого единственного благородного охранителя интересов следствия.
Со смертью адмирала атмосфера вокруг Соколова сгустилась. Он ясно почувствовал, что делу угрожает смертельная опасность, которая прежде всего шла со стороны антуража атамана Семенова, этого современного Соловья-разбойника, наводившего тогда ужас на все мирное население Забайкалья. Однажды Соколов допрашивал содержавшуюся в тюрьме Матрену Распутину, в замужестве Соловьеву[7]. Муж ее[8] также был заключен под стражу, так как Соколов обвинил его в предательстве Царской Семьи.
Вдруг, во время хода следствия, дверь в камеру, где происходил допрос Матрены, шумно раскрылась и к удивлению следователя на пороге показалась фигура любовницы Семенова, известной в общежитии под кличкой «Машки-Шарабан». Соколов пытался было возмущаться, пугать присвоенной ему властью, но Машка-Шарабан, расцеловавшись с Матрешкой, заявила Соколову, что немедленно же берет ее с собою. Видя протест Соколова, подруга Семенова со свойственным ей цинизмом заявила Соколову, чтобы он освобождал Матрену без греха, а то и сам может быть засажен в тюрьму.
Соколову с трудом удалось отстоять свое право допросить до конца Матрену, но на другой день после описанной сцены она была освобождена, а вместе с ней и ее муж. Для характеристики семеновских нравов следует сказать, что Матрена Распутина в день освобождения из тюрьмы была на парадном обеде у атамана Семенова, на котором присутствовали какие-то личности из иностранных миссий. В это время между Семеновым и ген. Дитерихсом[9] было достигнуто политическое соглашение, сущность которого не буду здесь излагать, дабы «гусей не раздразнить». Но, как оказалось, это соглашение предусматривало и судьбы царского дела, грозя полной его гибелью.
В один печальный день к Соколову явились два вооруженных с ног до головы офицера, один из которых был пор. Булыгин[10], позднее просивший прощение у Соколова, и угрожая револьверами, потребовали от имени ген. Дитерихса передачи им всего дела. Конечно, Соколову ничего не оставалось делать, как исполнить приказ этого, рокового для адм. Колчака и всего русского дела в Сибири, генерала. Следствие перешло в руки Дитерихса, о чем он, однако же, умалчивает в своей книге[11].
Только хитростными уверениями Дитерихса Соколову удалось вновь завладеть своим драгоценным детищем. Однако оставаться спокойным за его судьбу, будучи в полной зависимости от Семенова и Дитерихса, Соколов не мог и он решил бежать из сатрапии атамана Семенова. Побег удался, но чуть не стоил потери всего следствия.
В Харбине же Соколов явился к английскому дипломатическому представителю, объяснил ему какой драгоценный груз везет он, а потому просил защиты и содействия к вывозу дела в Европу. Английский дипломат отнесся в Соколову весьма сочувственно. Он не сомневался, что правительство разрешит пойти навстречу просителю и в тот же день телеграфировал в Лондон.
Ответ был совершенно неожиданный: Ллойд Джордж приказал прекратить всякие сношения с Соколовым, предоставив самому озаботиться судьбой порученного ему дела. После отказа англичан помочь в спасении следствия об убийстве семьи двоюродного Брата их короля, Соколов обратился[12] к французскому генералу Жанену, который предоставил Соколову купэ в своем поезде.
Благодаря этому обстоятельству Соколов благополучно прибыл в Пекин и немедленно же направился к русскому послу (фамилию я его забыл[13]), прося отпустить средства для отвоза следствия в Европу - в Лондон или Париж. Хотя в распоряжении российского посла имелись большие казенные суммы, но однако же средств, потребных на нужды следствия об убийстве Императора, не нашлось.
Посол принял Соколова очень холодно и отказал ему в какой-либо помощи, в том числе, конечно, и материальной, так как в его смете подобного расхода не предвидено. И это говорил русский посол! Казалось, его поступок был исключителен по своей странности, но далее мы увидим, что не только один пекинский дипломат спешил отгородить себя от какого-либо касательства к этому делу[14].
Трудно теперь решить вопрос, что сталось бы с делом о цареубийстве в Пекине, если бы на помощь Соколову не пришел вновь ген. Жанен. Жанен долгое время находился при покойном Государе, в Ставке. Он много хорошего видел от Русского Императора, высоко ценил его как человека и сохранил в своем сердце о нем теплое чувство благодарности.
Жанен считал своим долгом помочь Соколову чем мог, а потому на свой страх и риск принял от следователя весь следственный материал[15] с вещественными доказательствами и доставил его в полной сохранности в Париж, где сдал[16] российскому послу Гирсу[17]. Вслед затем прибыл в Париж и Соколов, где ждали его еще более горшие разочарования и более тягостные испытания.
Я часто удивлялся, откуда у этого провинциального следователя, купеческого сына, выходца из глуши пензенских лесов, брался такт и житейская сметка, чтобы благополучно миновать многочисленные политические интриги, расставленные на его пути. Много сил и здоровья пришлось потратить Николаю Алексеевичу за право выполнять свой судейский долг, продолжать производство следствия.
Можно ли удивляться, что он так рано умер, сгорев, в подлинном смысле этого слова, в пылу борьбы и работы.
Скажу более: с выездом в Европу Соколову впервые раскрылась широкая возможность установить логическую связь екатеринбургского преступления с преступлением петроградским, под которым я подразумеваю вероломный арест Государя и Его Семьи, несмотря на данное кн. Львовым слово охранять Его Особу от всякого рода посягательств. Обманув Государя, кн. Львов создал тем для него ловушку, так как Государь, вступая в вагон членов революционного комитета, не подозревал, что этим вагоном фактически началось лишение Его свободы.
Этот трагический акт нашей истории прекрасно освещен следствием и Соколов совершенно прав, утверждая, что корни екатеринбургского злодеяния были насажены в Петрограде мартовскими революционерами, во главе с князем Львовым, Милюковым, Керенским и прочими политическими марионетками, расчистившими дорогу большевицкому хамовластию.
Уже одного указанного обстоятельства было достаточно, чтобы от Соколова отшатнулась значительная часть политических деятелей, так или иначе связанных с мартовской революцией и ее деятелями.
Направление хода следствия для многих было опасно, а потому этого сорта деятели усмотрели в лице Соколова своего врага и начали против него подпольную интригу.
Воспользовавшись тем, что среди русской эмиграции еще теплилась надежда на возможность спасения Царской Семьи, своекорыстные интриганы всячески старались подкрепить эту надежду, объявляя Соколова большевицким агентом, действовавшим якобы по инструкциям Москвы. Как ни нелепа, как ни абсурдна была эта пропаганда, но она все же сыграла известную роль, и от Соколова отшатнулись лица, которые, казалось бы, всемерно должны были поддержать его в его трудном, но благородном деле.
Только вдовствующая Императрица, эта несчастная Мать, веря в возможность чудесного избавления Ее Сына и внуков, однако же, пришла на помощь Соколову и поддержала его материально, в надежде получить полную истину[18].
Вот почему приезд Соколова в Европу был очень опасен для еврейского кагала и неотложной задачей для него являлась необходимость если не подорвать вовсе доверие к работе Соколова, то по возможности ослабить впечатление, могущее быть от оглашения некоторых обстоятельств цареубийства.
Застрельщиком еврейской пропаганды явился Тальберг[19], бывший министром юстиции Омского правительства после Старынкевича. Воспользовавшись первоначальными рапортами Соколова, которые он оставил у себя, Тальберг, приехав в Америку, громогласно заявил о полной еврейской невиновности в деле цареубийства. Сигнал, подданный Тальбергом из Америки, был подхвачен в Париже.
По приезде Соколова в столицу Франции, его посетили лидеры российского умеренного еврейства - Пасманик[20] и Слиозберг[21]. Они долго нащупывали возможность превратить Шаю Голощекина, Янкеля Юровского, Сафарова и подобных им псевдонимов в русских людей.
Однако попытка эта оказалась безплодной: следователь оперировал с неопровержимыми доказательствами той непреложной истины, что убийство Царской Семьи было задумано, руководимо и приведено в исполнение при руководящем и непосредственном участии евреев.
Оставив Соколова в покое, как неисправимого фанатика, твердо стоявшего на почве данных следствия, евреи прибегали к печати - агитации.
«Последние Новости» усиленно вдалбливали в умы своих читателей мысль о невиновности евреев.
В этой же газете выступил в защиту евреев известный уже нам б. министр юстиции Старынкевич. Извращая факты и подтасовывая события, он утверждал, что Царскую Семью убили мадьяры, латыши и татары, о чем дескать, свидетельствуют надписи на стенах царской тюрьмы и участие лиц с татарской фамилией, как напр. Сафаров.
Нам нужно было бы только пожалеть экс-министроа юстиции Старынкевича, читая его наивные бредни, если бы он не отдавал себе ясного отчета в том, что он пишет и какую цель он преследует. Принимая же во внимание все эти обстоятельства, на нашу долю выпадет печальная необходимость с грустью констатировать, что среди русских политических «деятелей» встречаются нередко личности типа Старынкевича...
Эти господа утверждали, что главным виновником цареубийства был Ленин. Нет, в этом вопросе ни Ленин, ни Дзержинский не виновны. Весь заговор об убийстве Царской Семьи и Членов Императорской Фамилии, в Москве, был сосредоточен всецело в руках Янкеля Свердлова, непосредственными исполнителями распоряжений которого были его сородичи: Шая Голощекин (он же Аванесов) и Янкель Юровский.
Сказанного уже достаточно, чтобы понять, какую бешенную интригу вокруг Соколова плели евреи. К сожалению, я должен сказать, что эта интрига оказала свое действие...
Гирс очень внимательно выслушал доклад Соколова. Он приказал тщательно уложить все дела в ящики, на которые были наложены печати самого Гирса и Соколова. Это распоряжение бывшего императорского посла как нельзя лучше символизировало его отношение к памяти покойного Императора!
Окончив эту работу, Гирс настоятельно советовал Соколову не продолжать далее следствия, мотивируя свой совет соображениями различного свойства, как-то: юридическими - Соколов, ведь, со смертью адмирала Колчака, потерял свои полномочия; нравственными - находясь на территории Франции, неудобно заниматься производством следствия, имеющего политический характер; фактическими - Соколов, дескать, безсилен принудить к даче показаний тех лиц, которые откажутся их давать, и т. д.
Затем Гирс назначил Соколову ежемесячное содержание в размере 1.000 франков. Однако Соколов продолжал дальнейшую работу[22]. Мало кто знал, что Соколов следствие ведет в двух равноценных экземплярах, так как каждый протокол следствия писался им на машинке, и оба экземпляра текста давались для подписи опрошенному им лицу, после чего они скреплялись лично Соколовым. В том же духе составлялись и все прочие акты предварительного следствия.
Таким образом, опечатывая вместе с г. Гирсом один экземпляр следствия, Соколов другой экземпляр сохранил у себя, оставив при нем наиболее существенные с юридической точки зрения вещественные доказательства. Первое время по прибытии в Париж Соколов был очень популярен. Его небольшой отель на rue Saints Peres долгое время служил местом паломничества людей чрезвычайно разнообразного прошлого и настоящего социального положения. Многие приходили с единственной целью узнать истину, хотя бы самую горькую истину, об участи Государя и Его Семьи.
Но были посетители и другого сорта. Здесь были политические шулера, пытавшиеся извлечь для себя пользу из знания некоторых деталей дела; здесь были писатели мемуаров, надеявшиеся получить для себя тот или иной достоверный документ, но тут были и лица, пытавшиеся под различными предлогами и под видом маски лицемерия завладеть делом, уговаривая Соколова, что нахождение дела в гостинице не может считаться безопасным.
Однако у Соколова хватило такта, находчивости и смелости отстранить все домогательства, с какой бы стороны они ни шли и чьим бы авторитетом ни прикрывались. Между прочим, среди лиц, желавших получить к себе дело на хранение, был и граф Коковцев[23]. Гр. Коковцев просил всего лишь поручить ему для сохранения полный экземпляр следствия, предлагая Соколову со своей стороны в виде пособия две тысячи долларов единовременно.
Соколов, не желая резко отказывать гр. Коковцеву, оттягивал ответ до составления им книги, когда вопрос сам по себе потерял остроту интереса.
Своевременно Соколова очень осуждали и бранили за два его поступка: за опубликование книги о цареубийстве на французском языке и за его поездку в Америку, к Форду. Теперь настало время сказать правду. Главным виновником в обоих этих поступка Соколова, если только за них можно его осуждать, был не кто иной, как пишущий эти строки.
Да, я беру на себя за них главную ответственность, и в настоящее время, когда Соколов умер, когда он с собою в могилу унес много тайн, когда с его смертью мы потеряли единственного в смысле компетентности человека, я менее чем когда-либо жалею, что внушил ему мысль написать книгу и ехать в Америку.
Я очень сожалею, что Соколов не послушал меня и не собрался написать вторую часть своей книги - именно, свои воспоминания за все время производства предварительного следствия. Впрочем, я хорошо не знаю: быть может, он и приступил к составлению своих записок, долженствовавших вывести на свет Божий всю интригу и всех интриганов, которые ютились вокруг священной для нас памяти покойного Государя - этого величайшего национального героя времен последней революции.
Я был в курсе всего, что творилось вокруг Соколова. Я также знал, что сердце его износилось в борьбе с интригами и в борьбе за право торжества истины.
При таких условиях являлась опасность, что русское общество, если и узнает истину, то узнает ее очень не скоро, если только когда-либо ее узнает. Вот почему я и подал Соколову мысль написать книгу, являвшуюся как бы конспектом всего следственного производства.
Я помню, как Соколов испугался этой моей еретической мысли. Как правоверный следователь, стоявший на почве постановлений судебных уставов, он не допускал возможности публиковать тайны предварительного производства до рассмотрения дела на суде.
И полезно ли нам держать истину под спудом в условиях нынешней реальной обстановки, когда враги России прилагают все усилия, чтобы извратить истину, чтобы лживой пропагандой подготовить массы к восприятию той фабулы, которая будет выгодна убийцам и их приспешникам.
Эти мои соображения сломили упорство Соколова и он принялся за составление своей ныне опубликованной книги.
Я пройду мимо подробностей этой работы, хотя она имеет интересную историю. Когда-нибудь история поведает мiру все относящиеся к этому вопросу подробности. Замечу только, что весть о составлении Соколовым книги взволновала многих и были сделаны попытки помешать появлению ее в свете.
Здесь я должен упомянуть, что благополучному разрешению вопроса много содействовал князь Н. В. Орлов, ведший все предварительные переговоры с издателями.
Когда уже был заключен договор с Пайо, к нему явились неизвестные ему до того времени три лица и пригласили его с ним позавтракать. Эти три незнакомца оказались: кн. Львов, Маклаков и Милюков.
Во время завтрака указанные трое русских патриотов советовали Пайо не издавать книги Соколова, стремясь подорвать веру в достоверность установленных Соколовым фактов и угрожая провалом книги, в виду отсутствия общественного интереса к затронутой в ней теме. Пайо внимательно выслушал своих доброжелателей, но вынес из разговора с ними совершенно обратное впечатление: он понял, что появление книги почему-то очень безпокоит как кн. Львова, так и Маклакова с Милюковым. Свой завтрак он описал в тонах весьма невыгодных для названных лиц.
Историю поездки Соколова к Форду можно изложить в двух словах.
В прошлом году, приблизительно в это время, я получил предложение поставить в известность Соколова, что его работой интересуется известный автомобильный король Форд, в виду предстоящего процесса Форда с евреями.
Дело, как известно, заключалось в том, что евреи были оскорблены утверждениями Форда, что главными убийцами Царя были евреи. Форд поэтому был очень заинтересован в сущности соколовской работы и изъявил желание лично расспросить его о результатах следствия.
На мой взгляд, судьба давала прекрасный случай раскрыть глаза всему мiру. Не помню кому именно, быть может и мне, пришла мысль, что было бы хорошо, если бы Соколов на предстоящем процессе имел возможность выступить свидетелем, что дало бы возможность полностью осветить роль евреев в деле цареубийства.
Мне и одному из общих наших друзей[24] стоило много усилий, чтобы убедить Соколова ехать в Америку, так как он все время боялся обвинительного вердикта истории. Я же исходил из сознания целесообразности в обстановке текущей минуты. Суд над убийцами должен быть, и чем скорее, тем лучше. Не все ли равно для тожества истины, если первоначальным судом будет суд Соединенных Штатов? Бог даст, мы доживем и до вердикта суда родного...
Наконец, все формальности были улажены и Соколов выехал в Америку. Меня в это время во Франции не было и я не знаю всех последующих обстоятельств этого события.
Я также вовсе не в курсе того, что произошло в Америке. Но я знаю очень хорошо, что поездка Соколова сильно встревожила евреев. Первоначально они все же хотели вчинить против Форда процесс, для чего из Совдепии были командированы два или три еврея, долженствовавшие оспаривать свидетельство Соколова.
Однако борьба для них была, очевидно, не под силу и инициаторы процесса, поднятого в защиту еврейской невиновности, сочли за благо взять свое обвинение обратно. Не служит ли одно это обстоятельство лучшим доказательством целесообразности предпринятого нами шага?
Чтобы ни говорил кагал и его прислужники, но екатеринбургское злодеяние всецело задумано и исполнено евреями.
Сейчас русский народ молчит, подавленный еврейской диктатурой, но настанет час, когда он потребует к ответу своих палачей и среди предъявленных обвинений наиболее тяжким будет обвинение в убийстве покойного Императора и Его Семьи.
Кровь Царственных Мучеников, пролитая озлобленным фанатизмом руководителей мiрового еврейства, вопиет о возмездии. Я не сомневаюсь, что час этого возмездия уже приближается, и если правосудие восторжествует, - в чем я не сомневаюсь ни минуты, - то этому Россия должна быть благодарна покойному Н. А. Соколову - этому честному, скромному и самоотверженному труженику.
Соколов уже кончил свою жизненную карьеру. Его ждет высший суд - суд истории, и я уверен, что среди деятелей периода революции Соколов займет почетное место. Своей безкорыстной преданностью памяти Государя Соколов воздвиг себе прекрасный и величественный памятник. Потомство не забудет имени судебного следователя Н. А. Соколова.
А. Ирин.[25]
Могила Н. А. Соколова в Сальбри
[2] Князь Николай Владимирович Орлов (1896+1961) - сын флигель-адъютанта, начальника военно-походной канцелярии Императора Николая II (1906-1915) генерал-лейтенанта В. Н. Орлова (1868+1927). После революции вместе с отцом эмигрировал. Осуществил издание книги Соколова после смерти последнего со своим кратким предисловием. Документы, хранившиеся у Соколова, по свидетельству его дочери, не совсем законным образом (см. запись беседы с ней в многосерийном документальном фильме С. Мирошниченко «Убийство Императора. Версии»), в апреле 1990 г. всплыли на аукционе лондонской фирмы «Сотби». Причем последняя объявила их сначала принадлежащими некоему мифическому «графу Орлову», потом его племяннице (при этом никак не называя ее) и, наконец, самой фирме. По одной из версий, в конце 1920-х гг. Орлов, женившись на американке, переехал в США. После смерти супруга, вдова продала их какому-то лицу за незначительную сумму. Будучи проданы на аукционе в 1990 г. анонимному покупателю, материалы на некоторое время вновь исчезли из вида. В 1997 г. они были переданы в Россию купившим их принцем Лихтенштейна Хансом Адамом II в обмен на семейный архив. В связи со сказанным рано или поздно исследователям предстоит установить всю цепочку обладателей дела, обстоятельства передачи и личную характеристику каждого из них. Лишь, зная эти факты и проведя тщательную археографически-криминалистическую экспертизу самого дела, можно будет ответить на весьма важный вопрос: не было ли само дело (на каком-то из этапов) фальсифицировано, как изъятием, так и добавлением каких-либо документов, их подчистками и т. д. - С. Ф.
[3] Светлейший князь Михаил Константинович Горчаков (5.9.1880+6.3.1961) - родился в г. Баден-Баден (Германия). Известный монархист. Основал в 1920-е гг. в Париже издательство «Долой зло», выпускавшее книги, раскрывавшие «опасную для человечества работу темных сил, масонства, сектантства, социализма и иудаизма. Скончался в Париже. Некролог см. в «Часовом» (Париж-Брюссель. 1961. № 419. С. 31). - С. Ф.
[4] Алексей Павлович Наметкин (?+1919) - судебный следователь по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда. 30 июля 1918 г. товарищем прокурора А. Т. Кутузовым ему официально было поручено провести предварительное следствие, которое он вел с недостаточной энергией. Решением общего собрания Екатеринбургского суда 7 августа освобожден от производства дела. Передал 26 листов начатого им дела И. А. Сергееву 14 августа. Расстрелян большевиками. - С. Ф.
[5] Иван Александрович Сергеев (1872-1919) - окончил Московский университет (1894). Последовательно занимал должности судебного следователя, следователя по важнейшим делам, товарища прокурора (с 1898). Член Екатеринбургского окружного суда (с 1917). По происхождению выкрест из евреев. Левый либерал, придерживался умеренно социалистических взглядов, поддерживал Керенского. Дело вел без особого рвения. Приняв дело 14 августа 1918 г., 23 января 1919 г. он получил предписание генерала М. К. Дитерихса передать, в соответствии с повелением адмирала А. В. Колчака, дело Н. А. Соколову. 24 февраля Екатеринбургский окружной суд вынес окончательное решение о передаче дела. В числе прочих членов суда, оставшихся в городе после ухода белых, расстрелян большевиками. - С. Ф.
[6] Александр Созонтович Старынкевич (1875-8.4.1933) - московский адвокат. Присяжный поверенный. Будучи членом военной органицации партии социалистов-революционеров, отбывал ссылку в Сибири. Прокурор Иркутской судебной палаты (1918). Министр юстиции в Омском правительстве. После прихода к власти адмирала А. В. Колчака заменен Г. Г. Тельбергом. Эмигрировал. Скончался во Франции. - С. Ф.
[7] Матрена (Мария) Григорьевна Соловьева, урожд. Распутина (1898+1977) - после окончания церковно-приходской школы в с. Покровском училась в Мариинской гимназии в Казани. В 1910-1911 гг. была переведена в Петербургскую гимназию Стеблин-Каменской. Замужем (5.10.1917) за поручиком Б. Н. Соловьевым. Брак был заключен во исполнении благословения отца и Царицы-Муеницы. После кончины супруга во Франции осталась с двумя малолетними детьми: Татьяной (1919+?) и Марией (1920+?). Работала танцовщицей, укротительницей тигров. Скончалась в Лос-Анжелесе от сердечного приступа.
[8] Борис Николаевич Соловьев (1893+1926) - родился в Симбирске. Сын члена училищного совета и казначея Св. Синода Н. В. Соловьева. Поручик, участник первой мiровой войны. Офицер для поручений и адъютант А. И. Гучкова. Возглавлял Братство свт. Иоанна Тобольского, состоявшее из 120 человек и ставившее целью освобождение Царственных Узников. Эмигрировал (1920). Жил во Франции. Член масонской ложи. Скончался в нищете. - С. Ф.
[9] Михаил Константинович Дитерихс (1874+8.101937) - генерал-майор (1915). Во время первой мiровой войны показал себя выдающимся военачальником (разработал план Брусиловского наступления). В сентябре 1917 г. назначен генерал-квартирмейтером Ставки, а в ноябре - начальником штаба Ставки. Не приняв большевицкой власти, уехал на Украину, был начальником штаба Чехословацкого корпуса. В 1919 г. получил Сибирскую армию и стал командующим Восточным фронтом. Генерал-лейтенант (1919). В августе стал Военным министром. Курировал следствие по цареубийству. С 1920 г. жил в Харбине, одно время работая сапожником. В июне 1922 г. Приморский Земский Собор во Владивостоке избрал его Правителем и Воеводой Земской рати. Тогда же во Владивостоке вышел двухтомный его труд «Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале». Осенью 1922 г., после потери Спасска, вместе с остатками воинских частей и многочисленными беженцами, ушел в Китай. До самой смерти был главой русской военной эмиграции на Дальнем Востоке. - С. Ф.
[10] Павел Петрович Булыгин (23.1.1895 (1896?)+17.2.1936) - капитан Лейб-гвардии Петроградского полка. Происходил из дворянской семьи. Отец его работал в журнале «Русское богатство». Окончил Владимирскую гимназию, а затем Александровское военное училище в Москве, откуда вышел одним из первых в Лейб-гвардии Петербургский полк. Учатник первой мiровой войны. В годы гражданской войны был в Добровольческой армии. Участник I Кубанского похода, после которого был назначен в отряд особого назначения по охране Императрицы Марии Феодоровны и Членов Царствующего Дома, проживавших в Крыму. Старший в отряде, размещавшемся в "Хараксе", где пребывала Императрица Мария Феодоровна и семья Вел. Кн. Ольги Александровны. Он был религиозным, всей душой преданным Царской Семье офицером. По личному желанию Императрицы вместе с хорунжим Конвоя А. А. Грамотиным был командирован в Сибирь "для наведения точных справок о судьбе Его Императорского Величества Государя Императора и Его Семьи". Получив 29.1.1919 г. в Екатеринодаре в Штабе Добровольческой армии необходимые документы и деньги, запасшись соответствующими бумагами в Британской и Французской военных миссиях, офицеры прибыли в Новороссийск. Далее их путь пролегал следующим образом: Одесса (до к. февраля), Константинополь (н. марта), Афины, Марсель, Париж (сер. мая), Лондон (12-13.6 отправились на Дальний Восток, встретившись перед этим в Королевском дворце с Императрицей Марией Феодоровной), Гонконг, Япония, Владивосток (8 августа), Омск (23 августа). По распоряжению генерала М. К. Детерихса офицеры поступили "в распоряжение судебного следователя по особо важным делам Соколова". Вместе с ним в результате наступления красных они в последних числах августа (т. е вскоре после приезда) уехали в Читу, выполняя обязанности по сопровождению и охране следственного материала. В марте 1920 г. они отбыли в Харбин, откуда Соколов с капитаном Булыгиным выехали со следственным материалом в Европу, а хорунжий А. Грамотин остался в Харбине. В 1926 г. в составе Иностранного легиона был в Абиссинии. Инструктор армии негуса, заведующий правительственной кофейной плантацией. Издал книгу «Убийство Романовых» (1935), переведенную на английский, итальянский и немецкий языки. Поэт. В 1923 г. вышел сб. его стихотворений. В начале 1930-х гг. выехал в Литву, где образовал колонию старообрядцев-хлеборобов для колонизации в Парагвае, где стал председателем колонии «Балтика». Скончался в Асунсьоне (Парагвай). - С. Ф.
[11] Памятником этого осталось письмо Н. А. Соколова прокурору Казанской судебной палаты Н. И. Миролюбову, написанное в Чите 20.12.1919: "19 декабря поздним вечером господин генерал-лейтенант М. К. Дитерихс изъял от меня все подлинное следственное производство по делу об убийстве отрекшегося от Престола Российского Государства ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА Николая Александровича и ЕГО СЕМЬИ со всеми по сему делу вещественными доказательствами и фотографическими изображениями" (Авдонин А. Н. Дело жизни судебного следователя Николая Соколова. С. 45). - С. Ф.
[12] Через посредство учителя Царских детей швейцарца П. Жильяра, помогавшего следствию. - С. Ф.
[13] Князь Николай Александрович Кудашев (1859 ? 1868 ?-дек. 1921) - русский посланник в Китае. Масон. Скончался во Франции - С. Ф.
[14] См. указание источников для составления общей картины обстоятельств отправки дела о цареубийстве и вещественных доказательств в Европу в кн.: Гибель Царской Семьи. Материалы следствия по делу об убийстве Царской Семьи (Август 1918-февраль 1920). Сост. Н. Росс. Франкфурт-на Майне. 1987. С. 571. Прим. 24. - С. Ф.
[15] О Жанене подробнее см. в публикуемом наст. кн. очерке «Ипатьевский дом». - С. Ф.
[16] Тут необходимо сделать уточнение: передача М. Н. Гирсу состоялась по требованию Вел. Кн. Николая Николаевича, к которому решено было обратиться. При этом Вел. Князь даже не принял Соколова и Жанена. В своем письме генералам Дитерихсу и Лохвицкому Соколов, в частности, писал: «[Вел. Кн.] Н. Н. не принял ни меня, ни Жанена. Жанену было указано, что он должен передать все Гирсу... Гирс посол в Риме, друг Львова и Ко, т. е. тех людей, которые по заранее существовавшему плану, учинили арест Государя, обусловив тем самым Его убийство. Пытался достичь большего через Копенгаген [т. е. Императрицу Марию Феодоровну], но там отношение было худшее" (Пагануцци П. Правда об убийстве Царской Семьи. Джоданвилль. 1981. С. 29). - С. Ф.
[17] Михаил Николаевич Гирс (22.7.1856--27.11.1932) - по официальной версии, происходил из шведского дворянского рода. Однако существует и иное мнение. Вот как писал обер-прокурору Св. Синода К. П. Победоносцеву о его отце - министре иностранных дел Н. К. Гирсе (1820-1895) статс-секретарь А. А. Половцев: "Гирс от меня, как ч... от ладану, потому что я не скрываю свое мнение, что для России постыдно иметь министром такого бездарного и трусливого жидка" (К. П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. Т. 1. М.-Пг. 1923. С. 843. См. также: Дудаков С. Парадоксы и причуды филосемитизма в России. Очерки. М. 2000. С. 256-257). (Гирс - Гирш?) После окончания Пажеского корпуса вышел в уланы. Участвовал в русско-турецкой войне 1877-1878 гг. Награжден орденом св. Георгия. Дипломат (1878). Младший советник Министерства иностранных дел (1894). Посланник в Бразилии (1897), Китае (1899-1902), Баварии (1902), Румынии (1903-1911). Посол в Константинополе (1911-1914). Инспирировал силовое решение т. н. Афонского имяславческого спора в 1913 г., в результате чего сотни русских монахов насильственно были вывезены со Св. Горы в Россию. От этого удара Русский Афон не оправился и до сих пор. Посол в Италии (март 1915-1917). Старейшина дипломатического корпуса в Риме. Гофмейстер. Поступил на службу Временному правительству. При генерале Врангеле назначен дипломатическим представителем комитета защиты русских беженцев во Франции. В эмиграции председатель Совещания послов, объединившего дипломатов бывшего Временного правительства. Масон, со временем стал одним из руководителей русских масонских лож в эмиграции. Характерно, что Гирс, подобно Вел. Кн. Николаю Николаевичу, лично сам не принял реликвии, а командировал для этого капитана 1-го ранга Дмитриева. По свидетельсву последнего, «первое время они хранились в имении Гирса под городом Драниньян в часовне и незадолго до своей смерти он передал их для хранения графу В. Н. Коковцеву» (Владимирский вестник. Сан-Пауло. 1959. № 80). Гирс организовал и субсидировал (в основном, из присвоенных им принадлежавших Российской Империи денег) парижский раскол митрополита Евлогия (Георгиевского) и парижскую богословскую школу. Интересно, что в аналогичных обстоятельствах (перевод в связи с угрозой революции в России государственных денег на личный счет во французском банке для их спасения) деньги генералу Дитерихсу (командовавшему 2-й Русской бригадой на Салоникском фронте), в отличие от Гирса, так и не были возвращены (Деньги генерала Дитерихса // Имперский вестник. № 52. 2000. Октябрь. C. 16-17). В противоположность верноподданному генералу, Гирс был свой - масон. О роли Гирса в сокрытии мощей Царственных Мучеников и следственного дела Н. А. Соколова см.: Игумен Серафим (Кузнецов). Православный Царь-Мученик. М. 1997. С. 504-508; Назаров М. Н. О мощах св. Царственных Мучеников и о брюссельском Храме-Памятнике // Имперский вестник. № 53. 2001. Январь. С. 12-17). Скончался в Париже. Похоронен 30.11.1932 на кладбище Батиньоль - С. Ф.
[18] «Тяжело встретившая весть о гибели Царской Семьи вдовствующая Императрица долгое время продолжала верить, что Сын Ее Николай II и Его Семья «чудодейственным способом» спасены. Она запретила ближним Ей людям служить панихиды по Членам Царской Семьи. И хотя Она и оказала финансовую поддержку следователю Н. А. Соколову, когда тот проводил свое расследование в Сибири, как только Ей стало известно, что в живых никого не осталось, Она отказалась принять как самого Соколова, так и собранное им досье и «коробку с находками» (Кудрина Ю. В. Императрица Мария Феодоровна (1847-1928). Дневники. Письма. Воспоминания. М. 2000. С. 247). 6 марта 1920 г. датирован переданный Н. Н. Соколовым через капитана П. П. Булыгина Доклад для Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны по делу № 20. Публикация доклада: Соколов Н. Крестный путь Царской Семьи // Журнал Московской Патриархии. 1996. № 7. - С. Ф.
[19] Георгий Густавович Тельберг (1881+20.2.1954) - родился в Царицыне. Юрист, профессор. Министр юстиции в правительстве адмирала Колчака (после Старынкевича). Эмигрировал. По некоторым сведениям Соколов посылал ему копии некоторых материалов следствия (Гибель Царской Семьи. Сост. Н. Росс. С. 11). Совместно с Р. Вильтоном выпустил английскую версию книги «The Last Days of Romanows» (London. 1920). В 1924 г. в Берлине в «Историко-литературном сборнике» «Историк и Современник» (Т. 5) издал протоколы четырех важных свидетелей по делу о цареубийстве, подвергнув их неоговоренным сокращениям и переработке. Похоронен на кладбище Ново-Дивеевского монастыря (США). - С. Ф.
[20] Даниил Самуилович Пасманик (1869-1930) - профессор, кадет, масон в парижской ложе «Астрея». - С. Ф.
[21] Генрих Борисович Слиозберг (1863-1937) - по профессии адвокат. Сионист. Учредитель ложи «Бнай-Брит» во Франции. Один из основателей Великой ложи. Основатель ложи «Лотос». Масон 33-го градуса. Член Верховного совета народов России. - С. Ф.
[22] В ответ на это в 1921 г. комнату, в которой он жил во время поездки в Германию, ограбили. Причем исчез ряд важных документов. - С. Ф.
[23] Владимир Николаевич Коковцов (1853-1943) - граф, министр финансов (1904-1914; с перерывом 1905-1906). Председатель Совета министров (1911-1914). Сторонник курса Витте и Столыпина. Крупный банковский деятель. Член масонского общества «Маяк» (с 1906). Незадолго до своей смерти (в 1932 г.) именно ему передал Гирс Царские реликвии. Коковцов положил их в сейф Русского для внешней торговли банка. После его смерти они перешли в ведение преемника Гирса на посту председателя Совещания послов В. А. Маклакова (1869-1957) - внука бухарского еврея, крупного масона, известного своей защитой на суде Бейлиса и соучастием в убийстве Г. Е. Распутина. 12 февраля 1945 г. он вместе с группой своих собратий-масонов нанес визит советскому послу в Париже, заявив: «Мы прекратили борьбу, [...] крушения советской власти мы уже не хотим" (Назаров М. О мощах св. Царственных Мучеников и о брюссельском Храме-Памятнике // Имперский вестник. № 53. 2001. Январь. С. 12-17). Судьба Царских реликвий остается до сих пор неизвестной: они могли быть конфискованы немцами во время оккупации Франции (Маклаков, как масон, был посажен тогда в тюрьму) или переданы совпатриотом Маклаковым в СССР через советское посольство; наконец, они могли быть припрятаны соплеменниками и соложниками Маклакова для каких-то их богомерзких черных дел. - С. Ф.
[24] Одним из этих друзей был Борис Львович Бразоль (1885+1963), имевший юридическое образование. Он был помощником министра юстиции И. Г. Щегловитова; офицером военной разведки Российской Империи. Будучи убежденным монархистом, вел в США активную деятельность среди эмиграции. Сотрудничал в газете Г. Форда «Дирборн индепендент» (тир. 300 000 экз.). Один из инициаторов издания Фордом в Бостоне «Протоколов Сионских мудрецов», вышедших там под названием «Протоколы мiровой революции». Один из участников получившей впоследствии (благодаря переводам) мiровую известность четырехтомной книги Генри Форда «Международное еврейство» - своего рода комментариев к «Протоколам». Сторонник Вел. Кн. Владимира Кирилловича. Член Исполнительного бюро Российской общемонархической организации. Он часто бывал в Европе и лично знал Н. Н. Соколова. Не исключено, что автором публикуемых воспоминаий о Соколове как раз и был Б. Бразоль, опубликовавший их под псевдонимом А. Ирин. Кстати, в них автор пишет об «общности профессий», что не противоречит фактам биографии Бориса Львовича. - С. Ф.
[25] Ирин А. На могиле Н. А. Соколова // Новое время. Белград. 1924. № 1091. 14 декабря. С. 2; № 1092. 16 декабря. С. 2-3; № 1093. 17 декабря. С. 2; № 1095. 19 декабря. С. 2-3.
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — http://www.nashaepoha.ru/
