<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
Как оказалось, для основной части нашей интеллигенции, вне зависимости от того, какие сиюминутные лозунги она формально провозглашала, оказался присущ особый внутренний радикализм, часто ведущий к трагическим последствиям всю страну. В основе этого радикализма лежали три застарелых духовных болезни: максимализм, утопизм и чужебесие, которые в целом приводили к двум ещё более опасным порокам: отступничеству и предательству.
Определение максимализма дал ещё в начале XX-го века замечательный философ Николай Бердяев: «Максималист – революционер, который почитает себя спасителем мира и его единственным судьей… Максималист видит источник зла вне себя, в других людях, во вчерашних силах, в тех или иных слоях общества и так страстно желает произнести суд над этим злом, что в себе зла уже не способен увидеть., как бы он ни был смиренен по внешности. Максимализм потому глубоко противоположен христианству, что все люди, исповедующие максимализм, полагают мир лежащим во зле, а себя – спасителями мира, пребывающими вне зла».
Вертопрах или русский хипстер XVIII века, слепо копирующий все заграничное.Вторая болезнь наших радикалов, часто прикрываемая громкими либеральными фразами, – утопизм, то есть попытки осуществить то, что осуществить невозможно в силу изначальной противоестественности задуманного идеального проекта. «Ересь утопизма» была подробно описана в одноименной статье С.Л. Франком, согласно которому «существо утопизма состоит в замысле построить совершенно новый (математически правильный и разумный) мир, через принудительное утверждение в нём праведного порядка».
То же самое происходило и на постсоветском пространстве в 1990-е годы: коль вчера не получилось с построением правильного «социалистического рая», так сегодня будем навязывать строительство рая либерально-капиталистического, не смотря на то, что в природе такого общества в идеальном виде никогда не существовало. Утописты никогда не считаются с реальным состоянием общества, они не желают замечать естественного живого, грешного и своевольного человека, который живет и думает не так, как хотелось бы очередным радикальным пророкам.
Вот почему, пытаясь принудительными мерами и законами уничтожить то, что они принимают за зло (например исторически сложившееся использование русского языка в некоторых регионах новых государств ближнего зарубежья), утописты начинают насиловать человеческую природу и создают только множество болезненных и отравляющих жизнь противоречий, заведомо программирующих возникновение длительных жестоких конфликтов.
И, наконец, третья болезнь – «чужебесие», которую русский писатель югославского (хорватского) происхождения Юрий Крижанич в середине XVII-го века определял как «бешенную любовь к чужим вещам и народам и чрезмерное доверие к чужеземцам». А в начале XX-го века даже такой достаточно либеральный философ как Н.А. Бердяев упрекал русскую интеллигенцию в том, что «всё западное было воспринято ею в самой крайней форме и превращено не только в примитивную метафизику, но ив особую религию, заменяющую ей все прежние религии».
Это преклонение перед некритично воспринятой иностранщиной, вместо того, чтобы сначала исправляться самим, и за счет своего собственного внутреннего очищения (катарсиса) и развития становиться достойными участниками мирового сообщества, вызывало закономерное возмущение и у Ф.М. Достоевского, который указывал, что «чем больше мы в угоду европейцам презираем нашу национальность… и подобострастно исповедовали им наши «европейские» взгляды и убеждения… тем больше они презирали нас самих».
Впрочем у болезни «чужебесия» есть и другая сторона, объяснение которой дал известный сербский писатель Иво Андрич: «Неудовлетворённые собой и обстоятельствами в своей стране, мы часто хвалим другие страны и народы, создавая из них недостижимые образцы. При этом мы преувеличиваем, восхваляя их больше, чем они того заслуживают, и приписывая им достоинства, и особенности, которых у них нет. Так что всё, о чём мы говорим, менее соответствует подлинному облику данной страны, но является скорее идеализированной картиной нашей отчизны, такой, какой мы бы хотели её видеть».
Феномен чужебесия появился на Руси не в один день и за время своего формирования прошёл несколько этапов.
В 1015 году он захватил власть в Киеве и устроил в стране кровавую 4-летнюю усобицу, которая продолжалась до 1018 года. Он хотел перебить всех наследников отца своего, чтобы одному захватить всю власть и с этой целью «начальник зла» - «треклятый окаянный» Святополк призвал к себе соответствующих помощников - «сообщников злодеяния и зачинщиков всей неправды». Летопись называет их «лютыми братоненавистниками и безжалостными кровопийцами» («Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Май. Книга 9, М., 1992 г., с. 87).
Для утверждения своего господства над Русью он убил 3 своих младших братьев, в том числе русских святых страстотерпцев Бориса и Глеба, а после первого поражения в битве с войском Ярослава Мудрого привёл в Киев интервентов – «безбожных печенегов» и ляхов во главе со своим тестем – польским князем Болеславом I-м Храбрым, получившим за это «червеньские города» в западной Волыни. Лишившись позднее поддержки внешних интервентов, в 1019 году армия Святополка была разбита в битве на реке Альте, а сам он получил тяжелое ранение и погиб во время бегства где-то в Карпатах: «Святополк, неизвестно от кого бегая, позорной смертью скончался…», - как повествует летопись.
За эти преступления за Святополком на века закрепилось унизительное прозвище Окаянный – проклятый, грешный, отверженный, нечистый, а сам он стал символом предательства, вероломства и братоубийства. Сам термин «окаянный» обычно выводят от слова «окаяти» - «проклясть», «осудить» и «каяти» - «порицать», «наказать». Есть также версия происхождения данного термина от имени библейского персонажа Каина.
«…Каин, после страшного братоубийственного греха, стал исповедовать грех свой лишь после того, как был обличен Богом… и потому был проклят и погиб» (Преподобный Иосиф Волоцкий, «Просветитель», М., 1994 г., с. 357). К сожалению, эпизоды братоубийственной усобицы с попытками привлекать зарубежных доброхотов для решения конфликтов в правящей элите наблюдались на Руси вплоть до 17 века.
1. Ересь стригольников. Упоминания о стригольниках встречаются в древнерусской литературе начиная с 50-ых гг. XIV–го века при архиепископе Новгородском Моисее, который управлял епархией до 1359 года и в это время боролся и против пропаганды стригольников и против языческих обычаев. Первые стригольники появились именно в Пскове (Псковской вечевой республике), а затем распространились также на Новгород, организовав «брожение в народе». Основателем ереси был бывший псковский диакон Карп по прозвищу Стригольник. По древнерусски стригольник – это парикмахер.
От прозвища Карпа получила название и основанная им ересь стригольников. Впрочем, есть версия, утверждающая, что «стригольником» его называли за то, что в его обязанности как диакона входило пострижение новопоставляемых диаконов. Последователи секты не хотели признавать истинными пастырями современных им епископов и священников, обвиняя их в симонии, мздоимстве и недостойной жизни.
Стригольники отрицали хождение в храмы, собирая свои отдельные собрания, отвергали одно из основных таинств христианства – покаяние и заменяли исповедь в церкви покаянием бездушной земле (Б.А. Рыбаков «Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия», М., 1993 г., с.328, 204).
Некоторые исследователи предполагают, что для стригольников было характерно такое же дуалистическое мировоззрение, какое существовало у последователей средневековых европейских сект богомилов и катаров. Они тоже отрицали институты церкви и считали церковное сословие излишним.
Их взгляды показывают сходство с богомильскими.
По утверждениям противников ереси, её последователи скептически относились к учению о воскресении мертвых и даже сомневались в евангельском рассказе о воскресении Христа. В ряде вопросов их взгляды были отличны даже от представлений богомилов и катаров и по своему характеру ещё более радикальны.
Сходным с богомильским было и их понимание церковных обрядов и символов. Стригольники не признавали причастия, в котором не находили ничего святого; отвергали культ икон; считали излишним посещать церкви, так как там обитала злая сила,— утверждение вполне в духе их дуалистических представлений. Константинопольский патриарх Антоний сравнивал стригольничьих учителей-самосвятов с татями (разбойниками), которые входят во двор не через двери.
Упоминание о контактах жителей древней Руси с представителями богомилов («болгарской» ереси) ещё во 2-й половине XI-го века имеется у преп. Феодосия Печерского в послании к киевскому князю Изяславу Ярославичу о вере христианской и латинской, именовавший пропаганду подобных сект «совращением в кривоверие» и «зловерие» («Златоструй. Древняя Русь X – XIII веков». М., 1990, с. 162).
Богомилы полагали, что на протяжении всего периода Ветхого Завета людьми управляли силы старшего сына Отца Небесного Сатанаила. Они также верили, что до распятия Христа старший сын Бога демон Сатанаил, князь мира сего, обитал в святая святых иерусалимского храма. Немедленно после Своей смерти на кресте Спаситель вошел в святая святых и изгнал его оттуда, причем завеса святилища разорвалась сверху донизу. Как и подобает изгнанному нечистому духу, Сатанаил много лет скитался по местам безводным и пустынным.
По одной из богомильских теорий, когда во время освящения известного своим великолепием храма Святой Софии в Константинополе одержимый тщеславием византийский император Юстиниан Великий воскликнул: «Я превзошёл тебя, Соломон!», — Сатанаил с радостью водворился в своём новом обиталище, прихватив с собою «семь злейших». Представление богомилов о том, что материальный мир не может быть творением Божиим, а является делом рук Сатаны, было взято ими от ещё более древней ереси манихеев.
Подобно богомилам, стригольники считали, что основой истинного христианства являются новозаветные писания. Они имели собственное «писание книжное», которое использовали для «совращения народа» и полностью отрицали церковную иерархию.
Под 1375-1376 годом летописи сообщают, что в Новгороде предали казни трех «развратников христианские веры»: Никиту диакона, Карпа — диакона-расстригу, и третьего неизвестного человека - «простца». Никоновская летопись сообщает: «Того же лета Новгородцы ввергоша в воду, в Волхов, стригольников еретиков, глаголюще: «Писано есть в Евангелии: аще кто соблазнит единого от малых сих, лутчи есть ему, да обвесится камень жерновный на выи его и потоплен будет в море»».
После этого известий о стригольниках в летописях нет до времён митрополита Киевского Фотия. Фотий узнал о стригольниках спустя 5-6 лет после того, как он занял кафедру в Киеве, из донесения псковского духовенства. 23 сентября 1416 года он написал послание во Псков к властям, священникам и всем христианам, в котором обличал стригольников, убеждал псковичей уверять их наставлять на истинный путь, а в случае нераскаянности и упорства повелевает «отженуть» их от православной веры, «да не будут они среди православных как в пшенице плевелы».
Псковичи схватили часть стригольников и многих из них отправили по тюрьмам. Позднее митрополит Фотий снова написал специальное послание против стригольников. В нём он призывал обращать стригольников в том числе и «казньми (толико не смертными, но внешнеми казньми и заточении)». Фотий отмечал также факт того, что, опасаясь преследований, многие стригольники «ударились в беги» (Б.А. Рыбаков «Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия», М., 1993 г., с. 335).
После 1429 года стригольники не упоминаются ни в летописях, ни в церковных документах. О них лишь вспоминает преподобный Иосиф Волоцкий в своей книге «Просветитель», по словам которого эту «соблазнительную ересь» удалось искоренить и уничтожить «лишь тогда, когда посадники, по совету благочестивых князей и святителей и иных именитых христиан, велели схватить стригольников и не оставили ни одного, но всех заточили в темницу, до самой смерти их.» (Преподобный Иосиф Волоцкий, «Просветитель», М., 1994 г., с. 364).
2. Так называемая ересь жидовомудрствующих - это еретическое движение, получившее распространение в Новгороде и в Москве в 80-ых годах 15 века (отсюда другое название московско-новгородская ересь) и действовавшее в виде закрытых обществ. Учение, которое распространялось еретиками, по сути, представляло из себя синкретическую мешанину из элементов иконоборчества, иудаизма, манихейства и средневекового рационализма.
Ересь эта имела некоторое сходство с иудаизмом, за что и получила название «ереси жидовствующих» или «жидовомудрствующих», а также с т. н. ересью стригольников.
Представители данного лжеучения отрицали авторитет церкви, монашество, Троицу, отвергали многие догматы православия и церковные таинства, почитание икон и мощей. Впервые была обнаружена в 1484г. в Новгороде и проявлялась в религиозном кощунстве, осквернении общепринятых святынь и отречении от веры. Конфликт начался с того, что новгородскому архиепископу Геннадию стало известно о том, что немцовский игумен Захария воспрещал в своём монастыре причащаться своим постриженикам.
В 1487 году поступил донос на двух новгородских священников Григория и Герасима, которые в пьяном виде «поругалися святым иконам». Вскрылись и другие случаи глумления над святынями: «¼а что пакы безъименних, ино и числа нет, кое резаны, а не весть», а также сексуальные извращения среди самих еретиков (содомский грех). Осквернение икон в Новгороде оказалось делом распространённым.
По словам Иосифа Волоцкого еретики бросали иконы на землю, мочились на них, плевали, клали в «скверную лохань» (Преп. Иосиф Волоцкий, Указ. соч., с. 348 – 349).
А занесена на Русь данная ересь была давно, ещё в 1470 году, неким «жидовином Схарией» (Захарией бен Арон Га-Когеном), прибывшим в Новгород из Литвы в качестве лекаря в окружении луцкого князя Михаила Олельковича. Первым он склонил к «жидовствским учениям», как назвали современники указанную ересь, попа Дионисия, а тот привёл к нему другого новгородского иерея – протопопа Алексея, названного преп. Иосифом Волоцким «проклятым растлителем душ». Дело вербовщиков пошло успешно, и для поддержки из Литвы прибыли ещё два иудея: Иосиф Шмойло-Скаровей и Моисей Хануш, возможно принадлежавшие к какой-то каббалистической секте.
А уже впоследствии Алексей и Дионисий склонили к «жидовству» алексеева зятя Ивана Максимова, его отца и многих других новгородцев и москвичей, как священников, так и простых мирян.
К ереси оказался причастен и дьяк Посольского Приказа Фёдор Курицын, один из влиятельнейших политиков в окружении великого князя Ивана III-го, распространявший учение о «самовластии души» и названный архиепископом Геннадием «начальником ереси», а также митрополит Зосима, занимавший высший пост в русской церковной иерархии с 1490 по 1494 гг. Иосиф Волоцкий, не случайно называл Зосиму «предтечей Антихриста», намекая на гонения, которые претерпели в этот период сторонники традиционного православия, а также на пропагандировавшееся последователями ереси ожидание в 1492 (7000 год «от сотворения мира») конца света и «воцарения антихриста» (А.Ю. Григоренко «Духовные искания Руси конца XV в.», С-Пб., 1999 г., с. 36 - 37) и утверждение Зосимы о том, что «Дьявол служит Богу», являясь «жезлом наказания» (А.Ю. Григоренко, Указ. соч., с. 71).
В 1480 г. главные еретики Алексей и Дионисий были даже переведены в Москву и поставлены во главе важнейших храмов. По утверждению ряда исследователей, «жидовомудрствующие» распространяли ренессансно-каббалистические трактаты и «герметико-христианско-каббалистические тексты» (А.Ю. Григоренко, Указ. соч., с. 86).
При этом они устраивали показательное кощунство над христианскими святынями. Преп. Иосиф Волоцкий в своих посланиях призывал вел. Князя Ивана Васильевича «очистить святую Божию Церковь от еретических скверн» (И. Хрущев «Исследование о сочинениях Иосифа Санина преподобного игумена Волоцкого. Репринт, 1868 г., с. 264).
В первый раз ересь была осуждена на соборах в 1488 и 1490 годах. Тогда группа еретиков была выслана в отдаленные монастыри. При этом ведущие ересиархи продолжали находиться в составе русской государственной и церковной элиты, «распространяя зловерие» и «извращая Божественное Писание» (Преп. Иосиф Волоцкий, Указ. соч., с.359). Из-за этого «многие к ним присоединились, погрязнув в глубине отступничества (Преп. Иосиф Волоцкий, Указ. соч., с. 27).
Лишь на соборе 1504 года ересь была разгромлена окончательно. К тому времени главных зачинателей ереси - протопопа Алексея, попа Дениса Архангельского, чернеца Захара и «гнуснейшего злодея, притворявшегося христианином» (Преп. Иосиф Волоцкий, Указ. соч., с. 29 – 30) бывшего митрополита Зосимы, обвинявшегося в вероотступничестве, развратном поведении (А.П. Доброклонский, «Руководство по истории Русской Церкви», М., 2001г., с. 191), а также в «еретических и содомских делах» (Преп. Иосиф Волоцкий, Указ. соч., с. 346) уже не было в живых. Собор постановил предать казни через сожжение в деревянных клетях главных еретиков: Ивана-Волка Курицына (Федор Курицин к тому времени очевидно умер), Дмитрия Коноплева и Ивана Максимова.
Всего было казнено 9 еретиков. Остальных разослали по монастырям. Для сравнения в Испании инквизицией было только сожжено 28540 человек. (В.В. Кожинов, «Духовное величие Руси» - в кн. «Правда против кривды», М. 2006, с.455)
В борьбе против «жидовомудрствующих» единым фронтом выступили конфликтовавшие друг с другом по ряду вопросов нестяжатели и иосифляне, что позволило сохранить в неприкосновенности духовные основы для формирования единого Российского государства.
По мнению В.В. Кожинова, в отличие от западноевропейской Реформации, не отрицавшей основ христианства, ересь жидовствующих была направлена именно против главных христианских устоев (В.В. Кожинов, Указ. соч., с. 449 – 450). Как писал Кожинов, историческая склонность русских людей к разного рода «крайностям» порою «наносила тяжкий ущерб стране. Речь идёт о таких периодах в истории Руси-России, когда ради пришедших извне новаций предпринимался «экстремистский» отказ от веками складывавшихся устоев бытия и сознания – отказ, который не мог привести ни к чему, кроме разрушения, и только последующий нелегкий, подчас мучительный возврат на собственный путь спасал страну» (В.В. Кожинов, Указ. соч., с. 448).
3. Ересь Матвея Башкина и Феодосия Косого. Ересь возникла в середине XVI-го века, но была быстро пресечена властям. Если кружок Башкина был скорее кружком иконоборцев, подражавшим модным в тот момент на Западе протестантским движениям, то учение Феодосия Косого и его последователей было результатом увлечения крайностями почти исчезнувшей ереси жидовствующих. В конце концов Феодосий сбежал в Литву где в 1560 – 1570-х гг. довольно успешно проповедовал свою ересь всё время обновляя и «осовременивая» её. В конечном итоге в своём радикализме он дошёл до совершенно анархистских взглядов: выступив против почитания родителей, повиновения земным властям и уплаты податей государству. (А.П. Доброклонский, «Руководство по истории Русской Церкви», М., 2001г., с. 195).
По существу, таким образом и Русская Православная Церковь и Русское государство стремились избавиться от тех духовных болезней и их возбудителей, которые, в случае своей победы, разрушали бы её национальное бытие, расшатывали бы её духовное постоянство и позволяли бы осуществлять конфессиональное совращение народов, населявших Россию. Как доказывал замечательный русский философ И.А. Ильин, «единая Россия есть национально и государственно сильная Россия, блюдущая свою особливую веру и свою самостоятельную культуру: всё это решительно не нужно её врагам. И это надо было давно предвидеть» (И.А. Ильин, М. 1992 г., т. 1, с.165, - «О расчленителях России»).
Наученные горьким опытом борьбы с отступничеством, наши предки, в отличие от нашего поколения, предвидели это очень хорошо.
Самозванство получило распространение в России в начале 17 века и было связано с феноменом трёх Лжедмитриев, выдававших себя за погибшего царевича Дмитрия Ивановича, и являвшихся проводниками иностранных интересов, и в первую очередь с фигурой обманщика и авантюриста бывшего дьяка Чудова монастыря Григория (Юшки) Богдановича Отрепьева (около 1580 - 1606 гг.) Лжедмитрия I-го, прозванного в народе «расстригой» и обвинявшегося в воровстве, богоотступничестве и чернокнижии.
В феврале 1602 года этот бывший дьяк выехал в Польшу, где францисканские монахи обратили его в католичество. В1603 году он объявил себя царевичем Дмитрием, в 1604 г. при помощи иезуитов с отрядом польских наемников вторгся в Россию и в июне 1605 г. захватил московский престол.
Придя к власти Лжедмитрий I-й организовал «Тайную канцелярию», состоявшую исключительно из поляков, ввел в царский дворец иноплеменников и иноверцев – католиков и протестантов, а также учредил при своей особе иностранную гвардию, которая должна была обеспечивать его личную безопасность, отстранив русскую царскую охрану. По странным причинам самозванец не ходил в баню.
Один из его «прожектов» предлагал сместить с государственных постов всех русских бояр и передать их должности иностранцам. Старался ввести в России абсолютное самодержавие, и в то же время уравнял в правах с русским православным населением пришлых католиков и протестантов.
В мае 1606 г. был убит в результате боярского заговора, после чего всю страну окончательно поглотила смута, продолжавшаяся до победы народного ополчения под руководством Минина и Пожарского в 1612 году.
Описывая Россию в своём заказном сочинении, он изображал её государей, как правителей «правивших государством своим в ярости и во злобе сильной, тиранским обычаем», а её народ - как сообщество невежественных и безнравственных людей. По утверждению Котошихина «искони в российской земле лукавый дьявол всеял плевелы свои: если человек хотя бы мало придёт в славу, и в честь, и в богатство, то возненавидеть его могут» («Русское историческое повествование XVI – XVII веков» М. 1984, с.162, 166).
Излагая сведения из своей практической деятельности в Посольском приказе, он давал крайне субъективное изображение разных сторон московской действительности, целенаправленно стремясь очернять всё русское и восхвалять всё западное. Первым же сформулировал понятие чужебесия в 60-ых гг. XVII–го века замечательный русско-хорватский мыслитель, предтеча славянофильства Юрий Крижанич (1617 – 1883 гг.), в своей книге «Политика».
«Ничто не может быть более гибельным для страны и народа, - предупреждал Ю. Крижанич, - нежели пренебрежение своими благими порядками, обычаями, законами, языком и присвоение чужих порядков и чужого языка и желание стать другим народом».
И добавлял: «Однако зло, проистекающее из-за несовершенства языка и из-за неудобства… всего нашего образа жизни, не так ещё велико. Гораздо большая беда происходит по причине, которую я называю ксеноманией или чужебесием, то есть из-за того, что мы дивимся всяким чужим вещам, и их ценим, хвалим и возносим, а свой собственный образ жизни презираем, уничижаем, отвергаем.
Потому-то мы и принимаем всяких чужеземцев и дивимся их красивому обличию, звучному языку и привольному, а скорее распущенному образу жизни и даём им такую власть в наших странах, что они поедают всё наше богатство и в конце концов ездят на нас самих, как хотят…» (Ю. Крижанич, «Политика» М., 1997 г., с. 170).
Особо подчеркивал Крижанич склонность некоторых иностранных путешественников и политиков к ругани и оговорам в отношении Руси и славян в целом, приводя в качестве примера сочинения гольштинского и датского послов Олеария и фон Ульфельда. «Наши пороки, несовершенства и природные недостатки они преувеличивают и говорят в десять раз больше, чем есть на самом деле, а где нет греха, там его придумывают и лгут. И пишут о нас также оскорбительные лживые истории…» «Ни один народ на свете не потерпел такого позора от чужеземцев, какой потерпели мы из-за того, что дали себя победить одними лишь речами без всякого оружия…», - утверждал он.
В то же время Крижанич не только критиковал преклонение славянских народов перед мнением иностранцев и чужеземными вещами, но и предлагал очень разборчиво относиться к решению этой проблемы: «Итак, поскольку без общения с чужеземцами мы жить не можем и от них и много хорошего получаем и много больших зол терпим, нам следует вспомнить о той заповеди, в которой говорится: «Кто подлинное добро отличает, хорошо поступает».
Так и мы должны отличать добро от зла: то есть брать от чужеземцев то подлинное (а не поддельное) добро, что они дают, и самим его добиваться, а зло должны всеми способами от себя отвращать и отметать» (Ю. Крижанич, Указ. соч., с. 218)
Таким образом, уже в допетровской Руси формируются два взгляда, две позиции в отношении к собственной стране и к процессам, в ней происходящим: самобытная, патриотическая и созидательная, и пораженческая, потребительско-презрительная, уничижительная, зачаточно-западническая, энергично насаждаемая путем культурной и идеологической экспансии, особенно возросшая в связи с изобретением книгопечатанья и зарождением средств массовой пропаганды и обретшая своё воплощение в виде «чужебесия».
С позиций западноевропейских элит Русь уже тогда оценивалась как страна отсталая, невежественная, а её самобытность трактовалась западными политиками и их немногочисленными русскими последователями как недоразвитость. Известный российский публицист, доктор экономических наук О.А. Платонов писал об этом феномене следующим образом: «Эпизодически с XIV - XVII веков, нарастая в XVIII веке и приобретая угрожающий характер в XIX веке, рядом с традиционной народной культурой, народными основами жизни и хозяйствования возникает идущее сверху движение за их отрицание.
Сначала незначительная, а затем и преобладающая часть высшего правящего слоя России начинает предпочитать народным основам жизни заимствованные преимущественно из Западной Европы формы и представления…». ( О. Платонов «Леворадикалы» - «Литературная Россия», 1991, № 8, с. 20).
Раскол, охвативший с 1653 года Русскую Православную Церковь, имел вполне конкретные причины. С воцарением на престоле молодого государя Алексея Михайловича в его окружении складывается кружок т.н. «ревнителей благочестия», готовивших осуществление религиозных преобразований, призванных возродить «чистоту» православного вероучения. Реализовать эти настроения должен был архимандрит Новосспасского монастыря Никон (Никита Минин), в 1652 году возведенный в сан патриарха Московского и уже со следующего года приступивший к реформам.
Новый патриарх ставил задачу оживления религиозно-церковной жизни в Московском государстве, улучшения нравственности населения и духовенства, введения просвещения, а также реализацию идеи обрядовой унификации церковного богослужения как средства достижения полного единства всех православных церквей. [2, с. 138]. В том же 1653 году в последний раз созывается Земский Собор, который как представительская форма окончательно выполнил своё назначение: власть царя стала самодержавной, то есть абсолютной в рамках духовной и исторической традиции. [11, с. 34]
В это же время в Москве резко «усиливается Киевское влияние, и наблюдается наплыв в Россию западных людей» [14, с. 375]. Действовашие в течение ряда лет совместно «ревнители благочестия» под влиянием внешних и внутренних факторов перессорились между собой. Выступившие против богослужебных реформ патриарха Никона вожди формирующихся старообрядцев протопопы Иван Неронов, Аввакум Петров и Даниил Костромской решили, что в итоге России грозит отпадение от православной веры.
К сожалению, на процесс реализации давно назревших и в целом правильных церковных реформ, утверждённых на соборе в 1656 году, наложили свой негативный отпечаток и тяжелый, крайне субъективный характер патриарха Никона и провокаторские действия некоторых его помощников – религиозного перебежчика и авантюриста Арсения Грека, трижды менявшего своё вероисповедание и какое-то время успевшего побывать даже мусульманином, и воспитанника римской иезуитской школы митрополита Газского Паисия Лигарида, состоявшего на денежном содержании папского престола и ежегодно посылавшего свои донесения в ватиканскую Конгрегацию Пропаганды.
Именно под влиянием Паисия Лигарида церковный собор святителей России и Православного Востока 13 мая 1667 года предал проклятию дониконовские обряды и осудил всех, кто не исполнял новые обряды и не почитал новоисправленные богослужебные книги. Лица, не признавшие решение собора, оказались вне церкви.
Это был последний акт, зафиксировавший назревавший раскол между приверженцами старой веры – старообрядцами и сторонниками церковной реформы, осуществлённой патриархом Никоном. Вот почему некоторые современные историки, сочувствующие старообрядчеству, считают церковный раскол крупнейшей «идеологической диверсией» XVII века.
В свою очередь вожди старообрядчества стали обвинять патриарха Никона, а вместе с ним и светскую власть в том, что «забыли они писанное, что не следует вдруг вводить иностранные обычаи, чины, председательства, отличия, почести, звания, неслыханные в своём отечестве, а также перемену в одежде, обувях, пище и питье, и в совет о государевых делах не пущать иноземцев, потому что от перемен и необычных дел в государстве бывают большие и страшные смуты… Не для того не следует принимать иноземцев, чтобы отнимать у них честь или чтоб их ненавидеть, но для того, чтобы по совету иноземцев не произошли в государстве перемены по обычаям и делам их страны, перемены несогласные с нуждами государственными…» [4, с. 61].
Протопоп Аввакум, например, призывал до конца стоять «за чистоту и непорочность» Руси. Однако, вполне обоснованно протестуя против не всегда продуманных богослужебных нововведений и резких методов их введения, старообрядцы впадали в противоположную крайность, проповедуя взамен ретроградство, закрытость и абсолютный изоляционизм. Как писал известный исследователь старообрядчества С.А. Зеньковский, в результате «начали умножаться случаи совершенно неправильного толкования веры и отход от авторитета иерархии» [5, с.155]
Отрицание церковного единства и беспредельное своеволие наиболее ярких руководителей старого обряда уже в скором времени привели их последователей к раздроблению на 90 «согласий», которые вели между собой непрерывную борьбу. Даже в знаменитой пустозерской ссылке неистовый протопоп Аввакум Петров постоянно ругался с другим сидельцем – диаконом Федором по самым разным богословским вопросам. И уж совсем чудовищным выглядят одобрительные отзывы протопопа Аввакума об «огненном крещении» - преступных призывах к массовым самосожжениям. Узнав о первых «гарях», Аввакум одобрил их как «второе, неоскверняемое крещение» [8, с. 165]. Своей духовной дочери - знаменитой боярыне Феодосии Морозовой неистовый протопоп писал: «Дерзайте, всенадежным упованием таки размахав, да и в пламя! На-авось, диавол, еже мое тело, до души моей дела тебе нет». [3, с. 164].
Сравнивая самосожженцев с комарами, добровольно летящими на огонь костра, он всячески хвалит их действия: «также и русаки бедные, пускай глупы, рады: мучителя дождались; полками во огнь дерзают за Христа Сына Божия – света» [5, c. 373 – 374].
Когда же сомневающиеся раскольники из Сибири вновь спросили Аввакума о необходимости гарей, он благословил их самосжигаться и объяснил, что в отличие от самоубийц, "сожегшие телеса своя, души же в руце Божии предавшие, ликовствуют со Христом во веки веком самовольные мученики". Справедливости ради отметим, что многие умеренные старообрядцы, такие как игумен Досифей, Ефросин и другие возмущались Аввакумом за его подстрекательства к самосжиганиям и строго осуждали его за прославляющие гари послания [5, c. 374].
В другом послании Аввакум не менее яростно обрушивался с угрозами в адрес своих противников: «Я еще даст Бог прежде суда твоего Христова взявше Никона разобью ему рыло… Да и глаза те ему выколупаю, да и толкну ево взашей… А царя Алексея велю Христу на суде поставить. Того мне надобно шелепами (т.е. кнутами) медяными попарить» [13, с. 118].
По понятным причинам, такие политические призывы не могли остаться безнаказанными и, после многолетних попыток утихомирить бунтующего против властей протопопа, в апреле 1682 года, уже при царе Федоре Алексеевиче, он был казнен вместе с тремя другими старообрядческими вождями «за великие на царский дом хулы» [13, с. 123].
Как писал один из исследователей истории Русской Православной Церкви Г.Г. Прошин: «Раскол стал фактом. Но с самого начала это религиозное движение раздробилось на множество течений, которые со временем уже ничем, кроме неприятия официальных установок «никонианства», не были связаны между собой. Многие из этих «вер» и толков враждовали между собой едва ли не больше, чем с государственной патриаршей, а затем синодальной церковью. «Что ни деревня, то особый толк…».
Таким образом недостаточно трактовать старообрядчество как религиозное течение, придерживавшееся дониконовских «старых» обрядов. Обряды и догматика часто возникали спонтанно, никакого культового фундамента из прошлого у ряда общин не оказалось, да и быть не могло.»[8, с. 143]. Наконец, именно на почве старообрядчества получило распространение ещё одно течение, берущее свои истоки в европейской Реформации с её жесточайшими безумиями, и нашедшее благодатную почву в переживавшей духовный кризис России XVII века – т.н. капитоновщина. Апокалиптическая ересь вологодского монаха Капитона Даниловского, известная также как движение «лесных старцев», зарождается в 1630-е годы.
В 1634 году бывший послушник, а затем монах скита Преображения Христова Капитон оставил прежнюю обитель и основал свой собственный мужской скит в Колесникове у села Данилово и женский, по соседству, - в Морозове. В своих обителях «капитоны» практиковали запредельно строгий пост (полное голодание по средам, пятницам и субботам), состоящие поклоны, короткий сон, жизнь в пустынном лесу, ношение тяжелых вериг и легкой одежды зимой, имеющие целью «подавить плоть», заглушить в своем теле соблазны пищи, пола и любых жизненных удовольствий. Взбунтовавшийся инок стремился превратить всю страну в один крайне аскетический монастырь, ожидающий Страшного Суда [5, с. 153].
На первых порах царские власти, не подозревавшие о возникновении ереси, санкционируют существование скитов и, соответствующим указом, позволяет им пользоваться окружающими земельными угодьями.
В 1639 году патриарх Иосаф приказал закрыть обе обители, проживающих в них монахов поставить под наблюдение соседнего монастыря, а самого упорного старца-аскета посадить "на исправление" в Ярославский монастырь Христа Спасителя под надзор особо строгого монаха [5, с.147]. Однако Капитон, предупрежденный кем-то из почитателей, своевременно скрылся, заслужив впоследствии среди значительной части старообрядцев сомнительную славу "первого за веру стоятеля".
Уйдя из Колесниковского скита, Капитон, ставший одним из первых церковных расколоучителей, продолжал свои жуткие «подвиги» в непроходимых лесах Заволжья, к северу от Ярославля и Костромы.
Изуверский аскетизм Капитона возмущал даже его современников из числа священников и монахов. "Мня же бо о себе велика подвижника и совершенна постника», - отмечал со слов знавших его современников митрополит Игнатий. «Воздержен в посте, вериги на себе носил каменные, плита созади, а другая спереди, по полтора пуда в обеих: и всего весу три пуда. Петля ему бе пояс, а крюк в потолке, а обе железны, то ему постеля: прицепил крюк в петлю повисе спати...», - описывает его образ жизни известный старообрядец Евфросиний [5, с.148].
Аскетический фанатизм не исчерпывал особенностей учения Капитона. Сначала Капитон старался не получать благословения от священников, злоупотреблявших "вином", затем "начал погордевати священным чином" и, наконец, совсем перестал подходить под благословение. В конце концов он даже перестал ходить в православную церковь и принимать причастие. Придумывая всевозможные предлоги для собственного своеволия, Капитон критиковал поклонение некоторым иконам, например, иконе Христа в ризах архиерея и Богородице в царских одеждах.
Он также совсем не признавал новых икон, написанных, как ему казалось, под «западным» влиянием и изображавших Христа более реалистически.
В 1651 году новый царский указ отмечает, что Капитон жил на реке Шоче, в 40-60 верстах от Данилова. Избежав очередного грозящего ему ареста, Капитон перебирается еще дальше на юг, в дремучие Вязниковские леса, недалеко от нынешнего города Иванова, где он продолжал свою проповедь вплоть до своей смерти и приобрел немало учеников, которые, в свою очередь, продолжали его дело уже по всей России.
Среди следовавших капитоновской ереси «всепрекрасных отцов» "чудного и дивного воздержания" особенно выделялся «великий и премудрый Вавила». По словам старообрядческого писателя Семена Денисова этот Вавила "был рода иноземческа, веры люторской". Это не значит, что он обязательно был лютеранином, так как русские XVII века часто называли всех протестантов "люторами". Он отличался значительно большей эрудицией, чем другие "отцы" того времени, "все художественные науки прошед" - изучил грамматику, риторику, логику, богословие и другие науки в "славней парижстей академии", т.е. в парижской Сорбонне, и хорошо знал греческий, латинский, немецкий, еврейский и славянский языки.
По данным Денисова, Вавила приехал в Россию при царе Михаиле Федоровиче и тоже уже "осеян был всепреславными благочестия лучами" и из "бездревнего люторского вреднословия изшед", приняв «православие» в т.н. капитоновской редакции. Ставши православным, он решил "от мирского мятежа и многосуетности отлучиться" и стал строгим монахом: "железы свои силы изволительно смирил, вериги тяжелые на себя положив, железами же чресла свои опоясав" [5, с.151].
Так как появление Вавилы в рядах «капитонов» относится к царствованию Михаила Федоровича (1613 -1645 гг.), то есть к самому началу деятельности Капитона, то у ряда российских историков, например, у А. П. Щапова, еще в XIX веке возникал вопрос: не был ли этот «премудрый Вавила» ответствен за те явно имеющие радикально-протестантский привкус особенности "учения Капитонова", которые, развились в практике «старца» в более поздний период его деятельности и за которые уже в 1639 году Русская Православная Церковь пыталась отправить его "на исправление".
Но именно там, по мнению писателя Д. Жукова, Вавила Лютор, «вериги тяжкие на себя положив», довёл до крайности взгляды своего учителя Капитона и проповедовал впоследствии массовые самосожжения – деяния, несовместимые с догматами даже самых аскетических религий [4, с. 28 – 29]. Впрочем, учитывая кровавое поведение сектантов из знаменитой «Мюнстерской коммуны» в Германии, а также жуткие «революционные» эксперименты европейских анабаптистов и более ранних тайных альбигойских сект, вряд ли стоит удивляться жутким последствиям распространения радикальных ересей в России.
Вавила Лютор, как и остальные «лесные старцы», готовился к скорому концу света, который ожидался ими в 1666 году.
Пропаганда разрушительных ультрапротестантских идей под видом возвращения к «истинному христианству» являлась своего рода очередным вариантом идеологической провокации с целью экспорта внешней «революции» в виде разжигания и распространения духовной смуты в условиях неспокойного «бунташного века». Тем более не следует забывать и о том, что все революции и крупные военные конфликты XV – XVII веков как правило были облачены именно в религиозные одеяния.
Колония «лесных старцев», образовавшаяся в лесах под Вязьниками под руководством учеников покойного Капитона: «перепоясанного железным поясом» «дивного Леонида», «всепречудного Якова», «всепрекрасного Прохора», Василя Волосатого и француза Вавилы проповедовала уже не укрощение плоти, а самоубийство голодом – т.н. «самоуморение». Изуверы-морильщики сотнями запирали людей в избах, обрекая их на голодную смерть и шли «проповедовать» свои жуткие теории дальше. К 1665 году они стали призывать православных крестьян запираться в овинах и сжигаться.
Десять последующих лет весь Русский Север, а затем и Сибирь были охвачены массовыми «гарями». [4, с. 121]. Лишь стрелецкой экспедиции полковника Лопухина удалось арестовать большую часть руководителей капитоновской секты, успевшей, впрочем, заразить своими изуверскими идеями значительную часть старообрядческого движения. Эпидемия самоубийств продолжала распространяться. Только на Тоболе с «чернецом Данилой» сожгли себя 1700 человек.
Таким образом, к началу 1660-х годов "капитонская вера" — ересь, протестантская по своему ближайшему влиянию, а по более дальнему, но общему манихейскому корню, - богомильская, — породила одно из наиболее массовых движений в расколе — беспоповщину.
К началу 1670-х годов до московских властей дошли первые сведения о массовых гарях и уморениях, а к середине 1680-х годов самоистребление приняло характер массовой психической эпидемии, с которой правительство пыталось бороться с помощью военных команд. За 10 лет (с 1676 по 1686 год) в этих массовых жертвоприношениях погибло более 20 000 человек. И хотя с начала XVIII века случаи самоистребления стали наблюдаться реже, они всё-таки не прекращались до самого начала XX века.
К первым обычно относят Епифания Славинецкого (1600-1675), переводчика, гимнографа, богослова, инока Ефимия Чудовского (умер в 1705 году), братьев – греков Иоанникия (1633—1717) и Софрония Лихудов (1652—1730) и поэта Кариона Истомина, первоначально примыкавшего к «латинствующим», - автора декламации о пользе наук, училищ и мудрости философской. Все они, по мнению академика А.М. Панченко, придерживались ориентации на византийскую православную культуру.
Во 2-й половине XVII века грекофильство стало самым влиятельным направлением в нашей стране и выступило как официальная идеология Русской Православной Церкви, поддерживаемая царской властью.
Противоположное официальному московскому патриотизму западническое направление формируется в светских столичных кругах почти сразу после окончания Смуты и изгнания иноземных захватчиков.
Это были т.н. первые «русские европейцы» из числа светских грамотеев, мечтающих об экспорте иностранных учреждений и обычаев и рассматривавших себя в качестве фигур, ущемлённых государственным строем постоянно усилившегося Московского Царства.
Либеральный русский философ-эмигрант Г.П. Федотов дает следующую характеристику своим духовным предшественникам: "...Не привлекательны первые "интеллигенты", первые идейные отщепенцы русской земли. Что характеризует их всех, так это поверхностность и нестойкость, подчас моральная дряблость.
Чужая культура, неизбежно воспринимаемая внешне и отрицательно, разлагала личность, да и оказывалась всего соблазнительнее для людей слабых, хотя и одаренных, на их несчастье, острым умом. От царя Дмитрия (Лжедимитрия) к князю Ивану Андреевичу Хворостинину, отступившему от православия в Польше и уверявшему, что "в Москве народ глуп", "в Москве не с кем жить", - к Котошихину, из Швеции поносившему ненавистный ему московский быт, - через весь XVII век тянется тонкая цепь еретиков и отступников, наряду с осторожными поклонниками Запада, Матвеевыми, Голицыными, Ордин-Нащокиными..." Сын руководителя Посольского Приказа при царе Алексее Михайловиче, В.А. Ордин-Нащокин, сбежавший в Польшу, тоже принадлежит к числу первых западников.
В своем исследовании "Обзор русской культуры" проф. В. А. Рязановский дает князю И. Хворостинину следующую характеристику: "...Князь И.А. Хворостинин, воевода, происходивший из старинного и славного рода (сын известного опричника и потомок Рюриковичей), в молодости получил латинское образование, увлекался католическими идеями, а позднее впал в религиозное вольнодумство и развил в себе презрение ко всем порядкам Московского государства. Его за вольнодумство дважды ссылали в монастырь, лишили дворянства.
Он раскаялся и был прощен, умер в 1625 г. Человек умный и озлобленный, Хворостинин оставил после себя записки ("Словеса дней и царей"), содержавшие его рассуждения о современности". "Это был своеобразный русский вольнодумец на католической подкладке, - характеризует Хворостинина В. Ключевский, - проникшийся глубокой антипатией к византийско-церковной черствой обрядности и ко всей русской жизни, ею пропитанной, - отдаленный предок Чаадаева" [1, с. 27 – 28].
Конечно, «латинствующие» москвичи ни в коей мере не были такими явными идейными русофобами как шведский агент и изменник Г.К. Котошихин. Они скорее идеализировали и приветствовали европейские культурные и технические достижения, добиваясь скорейшего перенесения их на российскую почву.
Главой латинского направления, призывавшего к усилению европеизации русской культуры, выступил Симеон Полоцкий (1629-1680), в миру Самуил Ситнианович-Петровский, талантливый поэт и мыслитель белорусского происхождения, и активный пропагандист идеи триединой Великой, Малой и Белой Руси.
Выпускник Киево-Могилянской академии Симеон, хорошо владевший латынью, был приглашен летом 1653 года в Москву в качестве переводчика для Паисия Лигарида, не знавшего русского языка, при его спорах с патриархом Никоном, и остался там для обучения царевича Алексея Алексеевича латинскому языку [9, с. 235]. В 1667 году, по поручению церковного собора, Симеон Полоцкий написал «Жезл правления» - специальную книгу, в которой опровергались основные заблуждения старообрядцев.
Культурная ориентация западнорусских книжников-латинофилов на элементы популярных европейских теорий отражала последствия общего качества их образования, полученного в коллегиумах Речи Посполитой, и несшего на себе значительный отпечаток католической схоластики. Таким образом, они становились как бы «проводниками» модных западных идей, как позитивных, так и негативных, на тогдашнее московское общество.
Латинофильский тип сознания воспринимался грекофилами как чужеродный православию. Например, Симеону Полоцкому в вину ставилось то, что, по словам патриарха Иоакима, «написа он некая писания, собирая от латинских книг, и иная же с тех же латинских книг готовая преведе», что «латинскаго зломудрования некия ереси» и «латинские догмы» изложены в его сочинениях «прикровенно и неудобопознанно».
Преемником главы латинствующих после смерти Симеона Полоцкого стал его ученик, выходец из семьи курского купца, участник дипломатических миссий и подъячий Тайного приказа, принявший монашество и ставший впоследствии настоятелем Заиконоспасского монастыря Сильвестр Медведев (1641-1691) – автор т.н. «Привилеи» Московской академии – проекта первого в России университета, написанного по указанию царя Федора Алексеевича [10, с. 17].
В своих полемических сочинениях Медведев, выступавший за открытие в России славяно-латинских училищ, доказывал, что чисто формальное поношение всего «иноземного» в действительности тесно связано у современных ему российских «верхов» с их реальным низкопоклонством перед «иностранщиной».
После смерти Фёдора Алексеевича, ввязавшись в политическую борьбу за наследование московского престола и поддерживая сторонников царевны Софьи, в 1682 году Сильвестр Медведев участвовал в подделке решения о передаче ей власти при малолетних царях Иване и Петре. В результате, после отстранения Софьи от власти в августе-сентябре 1689 года он оказался в числе главных врагов нового правительства.
Замешанный в заговоре Федора Шакловитого Сильвестр бежал из Москвы, но был схвачен и, после двухлетнего заключения и раскрытия новых отягчающих обстоятельств участия в заговоре, его казнили.
«Свободы печати» - не было, как не было и «печати» вообще ни в Москве, ни в других местах мира. Свободы религии было больше, чем в других местах мира: инквизиции не было, варфоломеевских ночей не устраивалось, мордва молилась своим мордовским богам, татарам было оставлено их магометанство. Но если ересь жидовствующих проникла до великокняжеского престола – то Москва подняла скандал и великому князю пришлось капитулировать.
И если католицизм Москва к себе не пускала, то и хорошо делала. Протестантские же кирхи строились свободно – по мере надобности проживавших в Москве иноземцев, однако с условием: не заниматься прозелитизмом. В Европе же в семнадцатом веке из-за религиозных ссор сжигались сотни тысяч людей и другими способами отправлялись к праотцам миллионы. [12, с. 420].
После церковного собора 1689 года, на котором грекофилы торжествовали победу, в Москве на некоторое время утвердилось мнение о том, что приходящие из Малороссии и Белоруссии ученые богословы заражены латинскою ересью, что, путешествуя за границею и довершая там свое образование, они усваивают иноземные понятия и обычаи, и «что их книги новотворенные и сами с собою не согласуются, и хотя многие из них названы сладостными именами, но все, даже и лучшие, заключают в себе душетлительную отраву латинского зломудрия и новшества» [15, c. 170].
Однако бороться с европейской культурной экспансией при возросшем научно-техническом уровне западных государств только путем запретов было бесполезно. Необходимо было не запрещать и подавлять новшества, а давать на них свои собственные аргументированные ответы и предлагать своевременные обоснованные альтернативы. И напрасно патриарх Иаким в 1674 году уговаривал свою паству не покупать «такие листы, кои печатают немцы еретики, лютеры и кальвины, по своему проклятому мнению» [13, с. 130]. Бороться с массовым распространением «фряжских и немецких листов», ставших новым видом массового идейного воздействия, путем одних запретов и государственных санкций было бессмысленно.
Однако в России уже появился слой людей, побывавших на Западе проездом, что называется, «галопом по европам», или наслушавшихся от пленных шведов и немцев, а также заезжих поляков, голландцев и англичан лукавых рассказов о необыкновенных «преимуществах» европейской жизни.
Наступивший XVIII век оставил немало таких образцов. Например, привыкший к барскому безделью харьковский дворянин Василий Каразин, человек с пылкой натурой, а в будущем – известный российский просветитель, испугавшись новых строгих порядков, введенных по части государственной службы при Павле I, в 1798 году решил сбежать за границу, но был задержан пограничной стражей в районе Ковно. На допросе Каразин заявил, что он решил бежать из России, поскольку во время обучения в Петербурге получил самые «лестные понятия о чужих землях», а в России он не найдет применения своему таланту.
Он был намерен поселиться в Гамбурге среди «просвещенного общества» и «природы, искусством доведенной до совершенства», и там реализовать свою страсть к «наукам и философии». [7, с 279]. Царь Павел I , после личной встречи, пожурив легкомысленного мечтателя, простил его, и в дальнейшем Каразин стал одним из инициаторов основания Харьковского университета.
В XVIII веке утопическая мечта о «благоустроенной Европе с её благопопечительным начальством» [12, 439] овладевает умами образованного русского класса. Это качество нарождающейся русской интеллигенции очень точно подметил выдающийся русский философ И.А. Ильин, назвав его «удобособлазняемостью наших душ». «Неумение уважать в себе субъекта прав и обязанностей, - писал Ильин, раскрывая его содержание и подчеркивая отличительные свойства будущих российских либералов, - колебание между деспотизмом и пресмыканием, между самопревознесением и самоуничижением; …больная тяга к слепому подражательному западничеству, к праздному и вредному заимствованию вздорных или ядовитых идей у других народов, неверие в творческие силы своего народа». [6, с.132]
Игорь Гуров
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — http://zapadrus.su/
