Статья
- Обычно мы избегаем прямых оценок печатаемого материала, чтобы не создавать у читателя ложного впечатления, будто нам известны решения проблем, которые по-настоящему даже еще не поставлены. В особенности это замечание относится к необычайно сложной проблеме еврейской ассимиляции и своеобразия, которой посвящен весь этот выпуск сборника.
Поэтому моя статья пишется не для того, чтобы дать каждому нашему автору "правильную оценку" /где взять критерий для такой правильности?/, но скорее для того, чтобы, напротив, извиниться за излишне категорический тон, который у многих из них пробивается, несмотря на их общее /вполне еврейское, с моей точки зрения/ стремление к максимальной /и даже преувеличенной/ объективности.
Быть может, это-то стремление к объективности и играет с нами наиболее злые шутки. Когда царю Соломону предложили определить, кто настоящая мать ребенка, из-за которого спорили две женщины, он велел разрубить ребенка пополам и "справедливо" отдать по половине каждой. Более объективная согласилась с этим справедливым решением, и именно по ее "объективности" Соломон безошибочно узнал самозванку. Настоящая мать предпочла отказаться от ребенка и стерпеть несправедливость, лишь бы сын ее остался жив.
Наш еврейский ребенок чудесным образом еще жив, несмотря на то, что уже много лет он воспитывается чужой, слишком объективной матерью. Посмотрим же на него не со строгостью профессиональных поборников разных типов благочестия, удивляющихся, что он жив вопреки очень правильным теориям, а с любовью и пониманием, продиктованными родственным чувством! Вглядитесь! Вы увидите у этого приемыша, беспризорника свои фамильные черты, свои наследственные признаки, даже свои типичные /и небезобидные/ чудачества.
Некоторая переоценка роли политических факторов вообще , и в судьбе евреев России в частности, внешние обоснования антисемитизма, основанные на представлении, что мы якобы ничем от других не отличаемся и нас не за что ненавидеть, и постоянно присутствующий в сознании образ некоей планируемой и всеудовлетворяющей справедливости очень характерны для взглядов советских евреев и, конечно, должны быть отражены в нашем сборнике.
Также, и в не меньшей степени, некий голубиный, вневременный и вне пространственный гуманизм, позволяющий рассматривать жизненные нужды своего народа "объективно", как бы с высоты птичьего полета, при котором "нет ни эллина, ни иудея", типичны для "русского интеллигента еврейского происхождения", которым и стал в своей определяющей группе советский еврей.
Наш собственный агностицизм происходит не от отсутствия всякой точки зрения, а от понимания, что любая точка зрения в этом ряду не может быть научно обоснована.
Однако в реальном мире непрерывно происходят различные изменения, и характер этих изменений, возможно, тоже меняется со временем. В отличие от реальностей слова, которыми мы их обозначаем, долгое время могут оставаться неизменными. Это обстоятельство часто создает почву для трагических конфликтов даже внутри одной души, а тем более - между разными людьми, употребляющими одни и те же слова в их разных значениях: отжившем и вновь приобретенным.
Многие обнаруживают большую преданность словам, чем собственно обозначаемым ими реальностям и готовы примириться с невыносимой реальностью, если она обозначена респектабельным словом, и погибнуть за красивое слово, не обеспеченное никакой реальностью. Классический конфликт отцов и детей в значительной мере основан на различном отношении к ключевым словам, сложившимся в разной обстановке, а не на реальном различии идеологий.
В еще большей степени, чем сами слова, источником недоразумений в меняющемся мире оказываются сцепленные в сознании пары слов /или целые гнезда понятий/, связь между которыми определяется старой семантикой, а не сегодняшним течением жизни.
Такие пары создают в сознании мнимые антиномии, вынуждающие нас занимать одностороннюю позицию в споре, которого в действительности нет. Так, мы в СССР с детства привыкли к навязанной нам антиномии "религия - разум" /иногда в форме "вера - знание"/, присутствие которой всю жизнь мешало нам понять, что наш рационализм носит в заметной мере религиозный характер и основан на нашей вере в достоверность знания /очень сомнительную, кстати сказать/, полученного эмпирическим путем.
Множество таких окаменевших антиномий загромождают наше поле зрения, не давая взглянуть на явление или другого человека без участия некоего третьего действующего лица. Это таинственное лицо, представляющее Сложившееся Мнение, а точнее, обломки.сложившихся в прошлом мнений, оказывается тем влиятельнее, чем меньше его присутствие осознается и учитывается нами.
Не надеясь сейчас исчерпать эту тему, я только назову несколько подобных мнимых дилемм, чтобы дать понять, насколько мы в самом деле окружены и отрезаны: "революция и реакция", "прогресс и консерватизм", "правые и левые /и еще новые левые/", "гуманизм и насилие", "национальное и общечеловеческое", "субъективное и объективное", "свобода и ограничение", "независимость личности и власть толпы", "внутреннее достижение и внешний успех", "талант и посредственность" и даже "ум и глупость".
Все эти противопоставления ничего не стоят, и в конкретной жизни могут быть оспорены и вывернуты наизнанку. Реальный мир не описывается двоичной логикой и для языка недостаточно пары "да-нет".
В этом номере собраны материалы, которые такое двоичное, поляризованное сознание должно было бы охарактеризовать антиномией: "ассимиляция евреев или сохранение их национального своебразия". Мне кажется, что здесь мы имеем типичный случай, когда традиционная постановка вопроса только запутывает его и уводит в сторону от реальных задач, а противопоставление не задевает существа проблемы, лежащей в иной плоскости.
Во всех обычно употребляемых смыслах слова "ассимиляция" около двух миллионов русских евреев давно ассимилированы и вопрос об ассимиляции для них не стоит. Но зато вопрос об их национальном своеобразии только теперь, после окончательной ассимиляции в России, приобрел действительную остроту и выступил в незамаскированном виде.
Если прежде, чтобы удовлетворить национальные чувства евреев, предполагалось достаточным открыть для них театр на идиш, то теперь мы сталкиваемся с таким комплексом культурных и политических проблем, который даже в СССР /стране, где нет нерешенных вопросов/ вывел этот вопрос из числа скрытых и превратил чуть ли не в один из самых актуальных вопросов советской политики.
Чтобы объяснить этот феномен, совершенно недостаточно жалоб на антисемитизм властей или ссылок на положение на Ближнем Востоке. Необходимо еще признать наличие чего-то реального, что вызывает этот антисемитизм и может использовать положение на Ближнем Востоке, поскольку оно ему небезразлично. Это что-то, по-видимому, двух-трехмиллионный еврейский народ в России, обладающий еще достаточным своеобразием, чтобы стать объектом антисемитизма, и достаточной исторической /или этнической/ памятью, чтобы интересоваться положением на Ближнем Востоке. Даже среди сверхобъективных русских евреев мало таких, которые станут утверждать, что положение в Юго-Восточной Азии волнует их так же жи во.
Людей, задумывающихся на эту тему, обычно сбивает с толку тот несомненный факт, что родным языком всех этих евреев оказывается русский язык. Не означает ли это, что мы и сами уже русские? Да. Означает. В такой же степени, как "сефард" означает испанец, а "ашкенази" - немец. Но все же это не больше, чем названия разных групп евреев.
Грузинские евреи уже несколько веков говорят на грузинском языке, но никто еще на этом основании не отрицал существования грузинских евреев как национальности. Конечно, грузинские евреи зато сохранили гораздо больше традиционных особенностей в своем житейском и духовном обиходе, но сам по себе этот факт свидетельствует о второстепенности языка как признака, определяющего национальную принадлежность.
В тысячелетней истории диаспоры разные группы евреев в разное время переходили на иранский, испанский или верхне-немецкий /а в античное время и на греческий/ языки, создавали даже богатую литературу на этих языках /см. в № 5 нашего сборника статьи о марранах и еврейской диаспоре в Римской империи/ и, тем не менее, оставались евреями для себя и других.
Смена языка переоценивается нами в случае русских евреев, потому что она произошла в исторически рекордный срок и почти на наших глазах. Мы не можем отнестись к этому факту академически спокойно и переоцениваем его идеологическое содержание. Но вчуже мы все отлично знаем, что язык вовсе не определяет национальную принадлежность /ирландцы, мексиканцы и т.п./.
Можно было бы привести еще множество примеров, по которым было бы видно, что и все остальные объективные признаки национальности столь же второстепенны, чтобы не сказать несущественны. Среди других признаков следовало бы выделить вероисповедание, которое традиционно определяет национальную принадлежность евреев, но распространенность атеизма /вернее, его внешнего проявления/ в СССР сделала евреев и в этом пункте объективно неотличимыми.
Национальная принадлежность никогда не является абсолютно несомненной -даже цвет кожи зачастую может оспариваться - и не может быть превращена в объект изучения сама по себе.
Национальная принадлежность в существенной степени определяется субъективно /самими членами этнической общности или окружающей средой/, как, например, принадлежность к семье /Иванов может принадлежать к семье Хаима Рабиновича, а Абрам Рабинович оставаться однофамильцем/ и может изучаться только по своим последствиям и отражению в поведении. Но разве наше поведение определяется научными соображениями?
Наше поведение /в национальном вопросе, скажем/ определяется осознанным выбором /пусть даже не всегда свободным; у людей с черной кожей или с особенно выдающимся носом выбор существенно ограничен/, который в свою очередь определяет судьбу. А разве мы строим свою судьбу в угоду каким-нибудь теориям /особенно научным/?
По-видимому, в основе национального самоопределения всегда лежит миф об общности происхождения, причем степень достоверности, так сказать, реалистичность этого мифа есть наименее существенное его свойство.
Важным в действительности оказывается его духовное богатство, содержательность, определяющая прием¬лемость или неприемлемость для народа соответствующей традиции и ее способность быть соновой мировоззрения.
В статье А.Волина "Формирование нации" было показано /№ 6 нашего сборника/, насколько определяющим "было влияния Пятикнижия на формирование душевного строя и культурной ориентации евреев. Пока молодая идишистская культура внушала советскому еврею, что он произошел от героя Шолом-Алейхема, он не спешил откликнуться на зов предков. Но когда советский еврей, перейдя на русский язык, дошел в своей русской культуре до необходимости прочитать Библию, свершилась победа Моисея, и множество ушей отверзлось, чтобы слышать.
Когда русский человек читает Библию, он может и не соотносить слова об избранном Богом народе с известными ему из обыденной жизни востроглазыми людьми. Но еврею читать Библию и не соотнести ее с собой невозможно. Немало способствует этому процессу происходящая в широких слоях советской интеллигенции консолидация русских национальных сил...
Пока речь шла о противопоставлении Ф.Тютчева и Ф.Достоевского Н.Некрасову и Н.Чернышевскому, простодушные евреи бежали в самых первых рядах. Но теперь доходит до необходимости предпочесть сбивчивый и малопонятный миф о русском народе-богоносце чуть ли не Синайскому откровению. Тут задумываются и самые бойкие.
Спектр русской национальной мифологии очень широк: от "Москва - третий Рим" и, соответственно, "Всю тебя, земля родная, в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя", до "Сплотила навеки великая Русь" и "Я русский бы выучил только за то..." Но в любом варианте этот миф оспаривает историческое первородство Израиля, и поэтому отношение к евреям в русской культуре не может быть уподоблено другим этническим предрассудкам и предпочтениям - это вопрос онтологический, как и для христианской цивилизации в целом. Принять этот миф для еврея - значит повторить подвиг Исава. Вот почему все евреи в русской культуре - западники и предпочитают чаадаевскую линию в этой культуре славянофильской .
В этом номере приведен отрывок из "Египетской марки" О.Мандельштама, относящийся к 20-м годам, который ярко характеризует психологическую обстановку при смене языка в еврейской семье. Такое событие не могло происходить на узко практической основе, и дух чечевичной похлебки все время присутствует в тексте, хотя и не одерживает решительной победы.
Уже в "Четвертой прозе" /начало 30-х/ Мандельштам находит другие слова,- обращаясь к своему происхождению /"кровь патриархов и царей"/ и показательно, что он берет их из Библии. Замечательна в этом отрывке та особая еврейская чуткость к языку, которая составляет основу своеобразного языкового патриотизма, присутствующего почти у всех-русских евреев /см. в сб. Ф.Кандель, Н.Воронель, Б.Хазанов и др./.
В нашей жизни в СССР, кроме национальных мифов, присутствует'еще миф, обещающий в конечном счете интернациональную общность людей - миф социального детерминизма. Вообще говоря, обсуждать мифы с точки зрения их достоверности - неплодотворно. Мифу может противостоять только другой миф, и оцениваться они могут только по их приемлемости и духовному содержанию.
Но, возможно, миф, претендующий на научную обоснованность, должен составить исключение и может обсуждаться с точки зрения методологических обоснований.
Наука, чтобы оставаться наукой, должна иметь предмет изучения-, существующий не только внутри нашего сознания, не зависящий хотя бы от сознания пишущего.
Но национальная принадлежность и связанное с ней самочувствие, определяющие мотивы действий, принадлежат как раз к кругу понятий, целиком зависящих от нашего сознания и вне его даже несуществующих. Поэтому наукой в этой области могло бы быть только эмпирическое наблюдение фактов и лишь отчасти объяснительная интерпретация.
Последняя уже может сильно зависеть от национального сознания наблюдателя. Марксизм, однако,напротив, исходит в национальном вопросе/ как подчиненном к основному, классовому/ из предписывающих теорий /например, "что полезно для дела пролетариата"/. Поэтому в научном отношении он не более доказателен, чем любая другая предписывающая идеология: "возлюби ближнего твоего", "не противься злому" или "падающего толкни".
Очень хорошо представляет марксистскую точку зрения большая работа Р.А.Медведева, помещенная в этом номере сборника. Р.Медведев придает проблеме ассими¬ляции евреев откровенно гражданский характер благодаря чему его рассмотрение проблемы обладает известной логической законченностью. Существенными здесь мне представляются три четко сформулированных положения:
1/ Ассимилированный еврей - не еврей, а русский.
2/ Признаком ассимиляции является язык и общая культурная ориентация, а также участие в соответствующей общественной жизни.
3/ Добровольная ассимиляция есть процесс прогрессивный /т.е., по-видимому, полезный для дела пролетариата/, а антисемитизм* мешающий ассимиляции, - явление реакционное.
Должен сказать, что эта система взглядов представляется мне вполне последовательной и я не мог бы указать в ней на логические изъяны, кроме той мелочи, что насильственная ассимиляция кажется мне нисколько не менее прогрессивной, чем добровольная, поскольку само понятие прогрессивности определено без всякой оглядки на субъективные ощущения ассимилируемого.
Как всякая дедуктивная система, имеющая аксиоматический фундамент, она может существовать, лишь пока суровая действительность не заставит нас усомниться в самих аксиомах.
А нужно сказать, что действительность, в отличие от теорий, логически безупречной не бывает и, похоже, только тем и держится.
Если всерьез принять точку зрения Р.Медведева, то следует признать, исходя из двух первых его положений, что евреев в России, по сути говоря, нет, хотя их исчезновение и нельзя назвать вполне добровольным. Тогда официальные журналисты в сущности правы, когда они утверждают, что в СССР нет еврейского вопроса /ведь нет евреев, откуда же вопрос?/. Но тогда и антисемитизма, в сущности, тоже нет /и третий пункт работы повисает в воздухе/.
Чтобы избежать таких радикально парадоксальных выводов, Р.Медведеву приходится создавать у читателя своей работы такое впечатление, будто бы где-то в СССР есть современная еврейская культура и еврейский язык, и советскому еврею только еще предстоит выбор /добровольный или какой-нибудь другой/ между русской и еврейской культурами.
Между тем уже больше двадцати пяти лет /время созревания целого поколения/ русские евреи не имеют никакой альтернативы русской культуре, если не считать Арона Вергелиса, чьи дети уже неспособны прочитать издаваемый им журнал "Советиш Геймланд", потому что они действительно русские /не только.по определению Р.Медведева/.
Таким образом, русские люди /многие даже и по паспорту/ вызывают неприязненные чувства, называемые в просторечии антисемитизмом, тысячами толпятся в последнее время у синагог и изучают иврит, по-видимому, с единственной целью - опровергнуть марксистские теории.
Правда, можно было бы еще предположить, что они мстят за свою недобровольную ассимиляцию, если бы большинство современных русских евреев не происходило как раз от той части российского еврейства, которая ассимилировалась еще до войны и, следовательно, почти добровольно /больше миллиона традиционных евреев погибло в своих местечках во время войны/.
Внелогическая природа реальности, таким образом, самым пагубным образом сказывается на применимости марксисткой теории.
Люди, которые вызывают раздражение окружающих, выдумывают про себя антисемитские анекдоты и с замиранием сердца следят за судьбой государства Израиль, виртуозно владеют русским языком /и никаким другим/ и в остальное время, в разной степени и с разной интенсивностью, занимаются развитием русской технической и гуманитарной культуры. Многие из них достигли в этом деле заметных успехов. Но еще ни один не достигал предела, за которым окружающие забыли бы, что он еврей. Это редко удается даже и тем, у кого только мать еврейка.
Означает ли такая неотступная память патологический антисемитизм среды, в которой мы живем? - По правде говоря, вовсе нет.
Видеть чуждое чуждым еще не значит ненавидеть. Иногда это даже означает любить. Максим Горький, например, очень любил евреев. Он был филосемитом (И евреи платили ему тем же. Сколько всего названо именем Горького в СССР: gorky.htm.) Но суть здесь в том, что он их отличал, а это делает все разговоры о прогрессивности ассимиляции по меньшей мере бесплодными.
Любить евреев или не любить - дело индивидуальное, а быть русским или считаться им, вопреки видимому, хотя бы и по праву - это проблема массовая. Решить эту проблему, рекомендуя русским людям прижмуривать глаза, чтобы не так ясно различать, вряд ли когда-нибудь удастся.
В статье Р.Медведева приведены /со ссылкой на Л.З.Копелева/ два случая национального самоопределения личности в сомнительной ситуации, которые кажутся мне очень удачными для характеристики общей проблемы--.
Русский дворянин Р.Пересветов, принимаемый всеми окружающими в сталинских лагерях за еврея, не стал оправдываться, выучил еврейский язык, принял на себя все неприятности, связанные с таким отождествлением, и был хорошо принят в еврейской среде.
Сам Л.З.Копелев, записавшись в начале 30-х годов /когда это делалось добровольно/ евреем, несмотря на свою полную поглощенность русской культурой, был пристыжен своим комсомольским руководителем. Комсорг /одобряемый Л.Копелевым/ упрекал его в "мелкобуржуазном уклоне", состоявшем в том, что Копелеву было почему-то стыдно отказываться от своего еврейского происхождения при наличии на свете антисемитизма /как пережитка капитализма, конечно/. Он, таким образом, как бы делал им /"классовым врагам"/ послабление.
В обоих случаях, на мой взгляд, выступает на первый план тот несомненный факт, что человеку недостаточно самому считать себя русским /или евреем/. По-видимому, существенно также, что по этому поводу думают окружающие.
Национальность - это в значительной степени конвенциальная /условная и обусловленная/ характеристика, связанная с взаимным принятием обязательств: личность берет на себя обязательства, необходимые с точки зрения ее среды, а среда-народ выполняет обязательства-условия, достаточные для существования этой именно личности.
Такой принцип "принятия в народ" /равносильный заключению Завета с Богом/ господствует в Ветхом Завете и остается определяющим во всей Западной цивилизации, высоко оценивающей обоюдность в договорных отношениях и соблюдающей равновесие прав и соответствующих обязанностей.
Можно возразить, что так в партию вступают. Действительно, похоже. Но так вступают и в семью. Глубина согласия личности со средой может быть очень разной, и личность может как угодно далеко продвигаться по пути этого слияния либо как угодно рано остановиться на этом пути. Р.Пересветов, конечно, поступил лучше тех евреев, которые навязываются в братья людям, упорно желающим избежать этого родства, но он, наверное, продолжал все же считать себя русским для себя самого и вряд ли скрывал это от своих товарищей-евреев.
Таков уровень причастности личности к народу в том гражданском смысле, который, по-видимому, исчерпывается марксистскими определениями. Он объективно существует и всю внутреннюю душевную /и духовную/ жизнь человека оставляет почти незатронутой, как всякая объективация.
Неизмеримо глубже взаимоотношения с родом Иакова у библейской Фамари, добившейся удела среди сыновей Израиля для своего потомства. Здесь /а также в книге "Руфь"/ выступает религиозный смысл приобщения к народу как семье. Но и судьба Фамари построена на тех же договорных началах и чувстве ответственности, заставившем Иегуду сделать шаг ей навстречу. Когда он сказал: "Она правее меня"..., он признал ее права равными своим. На любом уровне /договор или Завет/ принятие в члены любого сообщества остается актом двусторонним и обоюдно обязывающим.
Совершенно иная ситуация осуществляется при ассимиляции еврея в русской среде. Вслепую, в ранней юности, он делает несколько шагов навстречу русскому народу и, прозревая с возрастом, убеждается, что никто не спешит ему навстречу. Нужно сказать, что так было не всегда. Вернее, не во всех группах населения громадной, способной заслонить человеку весь остальной мир России.
С начала двадцатого века, и особенно после революции, в русской культуре намечалась универсалистская тенденция, захватившая множество людей нерусской крови /в том числе и евреев/ иллюзией сверхнациональной общности на богатой почве русской литературы XIX века. Этот соблазн для евреев, грузин, украинцев и др. сопровождался искренним порывом навстречу со стороны какой-то части русской интеллигенции.
Но сколь бы ни были искренни чувства этой небольшой группы, они не скомпенсируют того факта, что она никак не была уполномочена своим народом на такие авансы. Наивный, восторженный комсорг Л.Копелев в 30-е годы мог не знать, что антисемитизм распространен не только среди "классовых врагов", но, вообще говоря, и тогда это было известно многим /см. ст. И.Домальского "Еврейский вопрос признан" в № 6 нашего сборника/ и, во всяком случае, всем, кто желал знать правду. Л.Копелев при выборе своей национальности вопреки своим идеалам поступил правильно из соображений интуитивных, нравственных, которые всегда, в конечном счете, оказываются точнее наукообразных рассуждений .
Никаких обязательств быть справедливее к евреям за то, что они будут лучше говорить по-русски и меньше размахивать руками, русский народ на себя не брал. Наоборот, возникает впечатление, что не говори мы так хорошо /прямо заливисто/ по-русски и отличайся хоть длинными пейсами, что ли, русские терпимее относились бы к нам. Они таким образом как бы чувствовали, что с нашей стороны нет претензии на хозяйские права по отношению к русской культуре и национальным святыням. Но в том-то и дело, в этом-то вся трудность и реальная боль, что такая претензия есть.
Добровольно, лишились евреи в России своей культуры или насильственно, во всяком случае теперь они не имеют никакой другой культуры, кроме русской.
Добровольно ли они оказались вне собственной религии или это произошло под нажимом, но теперь они не имеют никакого выхода своей религиозной энергии, кроме того, который возможен на русском языке и в пределах русской культурной ориентации. Для народа с такой громадной культурной и религиозной потенцией, как евреи, это означало творческое, хозяйское отношение ко всем сферам русской культурной жизни, оказавшее на нее заметное /может быть, еще не оцененное/ влияние.
В литературе, науке, живописи и даже в православной церкви евреи создают прецеденты профессиональной деятельности, которые не могут оставить русского человека равнодушным и своим ярким своеобразием вызывают столько же высокое уважение, как и лютую неприязнь.
Евреи составляют всего 1-2 процента населения России и Украины, но в русской культуре их процент в десять раз больше. А их действительная культурная роль непропорционально выше количественного соотношения, потому что культура - не производство мануфактуры. Совершив по отношению к евреям некоторое неосознанное насилие, русская культура попала в плен, последствий которого никто не мог предвидеть. Так народ, угнетающий других, оказывается несвободным сам.
Вопрос, обогащают ли евреи при этом русскую культуру, в таких условиях лишен смысла, хотя бы потому, что сложился массовый потребитель культуры - еврей. * Среди лиц с высшим образованием евреи составляют около 5 %, а среди научных работников, врачей, адвокатов и артистов около 10%, но уже среди докторов наук в Москве они насчитывают больше 25 процентов...
Писатель, который издает книгу тиражом 0,5 млн. экземпляров, может никогда не узнать, что ста миллионам русских книга эта могла бы не понравиться, если он сумел угодить своим читателям-евреям.
Русский человек вовсе не склонен отказываться от кавказского шашлыка, цыганской песни или еврейского анекдота. Но он бессознательно /а часто и с намерением/ хочет оставить их на периферии своего сознания. И вклад евреев в русскую культуру остается для него периферийным, побочным явлением.
Однако еврей, которого не спросясь сделали русским, не такое, чтобы позволить себя не замечать. Он всегда танцует в самой середине сцены. Он навязывает окружающим свои вопросы как кореннные вопросы бытия **, и антисемитизм становится гвоздем, за который русский человек зацепляется, куда бы он ни шел по своему узкому коридору.
"Культура общая - значит и моя!" - вот формула, перед которой многие русские интеллигенты отступают, но почти никто не смиряется. Права евреев на русскую культуру рассматриваются ими как прямое продолжение их гражданских прав /тут в констатирующей части своей работы Р.Медведев совершенно прав/. Но... Культура - не материальная ценность и вовсе не принадлежит поровну всем, кто работает и ест.
Отсутствие традиции договорных отношений в России, непонимание взаимности обязательств и, таким образом, самого духа Завета, оказывало и оказывает чудовищное воздействие на всю историю и общественную жизнь СССР.
В очень большой мере сказывается этот фактор и на рассматриваемой нами проблеме. Самозванство евреев, желающих во что бы то ни стало и вопреки всему развивать русскую культуру***, с избытком компенсируется наглостью властей, не желающих расплачиваться за многолетнее использование и эксплуатацию еврейских талантов и трудолюбия, лишивших евреев собственной общественной жизни и культуры и теперь вытесняющих их из общей. Так многолетнее пренебрежение взаимностью интересов приводит к взаимности претензий и обид...
На наших глазах сейчас творится история русского народа, и мы должны признать его право на свободный исторический выбор. Я даже думаю, что мы сейчас должны отойти в сторону и, пока не поздно, отделить свои проблемы от его проблем.
Иначе он решит проблемы вместе с нашей судьбой, и это решение будет радикальным.
Русский народ, даже в лице лучших своих представителей, ведет себя сейчас по отношению к евреям так же, как евреи периода восстановления Храма вели себя с самаритянами. Было ли это справедливо?
- Такой вопрос по отношению к Истории неправомерен. Русская интеллигенция сейчас пытается восстановить свой храм и при этом имеет право на некоторые иллюзии, что бы мы ни думали об этом. Мы -не самаритяне и не так бедны, чтобы навязываться к русской истории в нахлебники /в настоящей ситуации, как и полвека назад, это наполовину значит - в наставники/. Достаточно было сделано исторических бестактностей в прошлом.
Может быть, основа исторического нонсенса, в который превращается проблема ассимилированных евреев, коренится в том недостатке чувства меры, который всегда выделял нас среди других народов. Когда наши деды вышли из местечек в большие города и отцы перешли от еврейского партикуляризма к еврейскому же универсализму, для нас было самое время остановиться на этом.
"Я положил песок границею морю и, хотя волны его устремляются, хоть они и бушуют, но перейти не могут...
А у народа сего сердце буйное и мятежное... Они отступили и пошли..." Продолжая ,этот путь, мы прогневили Бога, не заметив, как, идя все дальше, отошли назад От еврейского универсализма наше поколение, воображая, что идет к общечеловеческому, скатилось просто к русскому великодержавию. Недаром на Украине и в Литве к обычному антисемитизму добавляется еще ненависть к евреям как к русификаторам.
Наверное, всякий путь "дальше" был бы путем назад, потому что мы еще не исполнили свой Завет, от которого не освободит ни ассимиляция, ни идишистская народная культура. Мы лишены традиционной веры, но религиозное ощущение призванности и миссионерский пыл еще живы и постоянно искушают вопросом: "Кто, если не ты?"
На том языке или на этом, по материальным причинам или по глубокой вере, в гневе или обдуманно, мы не в силах разорвать Завет, заключенный на тысячелетия в точке, которую никогда не перестанем считать началом нашей истории. Интересно, что Р.Медведев в качестве примера, обогащающего развитие русской культуры, настойчиво рекомендует широко известного артиста Аркадия Райкина, который вызывает особенно злобную реакцию русских националистов /см.журн."Вече"/, как опошлитель и засоритель русской культуры, чуть ли не подосланный им мировым сионизмом.
** Они и есть коренные вопросы бытия, но каждый народ ставит их в присущей ему специфической форме и только тогда, когда его культура созреет для этого. Форма вопроса часто предопределяет ответ, который для данной туры может быть неорганичен.
*** Один из любопытных видов этого развития состоит в разоблачении русской исторической мифологии, которая, как все в СССР, имеет наукообразный характер. Когда обнаруживается недостоверность большей части исторических "фактов", составляющий национальные святыни, многие не удерживаются от антисемитского негодования по адресу разоблачителей. Но ведь мифы и не претендуют на достоверность!
Письмо в редакцию
(Редакция в Иерусалиме)
Автор письма: Полковник запаса Советской армии Л.П. ОВСИЩЕР
Братья евреи!
Сегодня, когда мы снова одни перед лицом объединенного международного антисемитизма, когда человеконенавистничество новейших бандитов возводится в закон уже от имени Организации Объединенных Наций, - мы, прошедшие примерно одинаковую школу жизни и войны, собирающиеся выехать на свою историческую родину, должны спросить сами себя:
"Как мы представляем себе свое собственное будущее и будущее возрожденного спустя две тысячи лет отечества? Что- мы, собравшиеся из разных стран, приносим с собой в Израиль и что намерены от него получить? На какой основе и каким образом рассчитываем мобилизовать для победы свои не столь уж большие силы в борьбе с многочисленными и непримиримыми врагами? Какими принципами должны руководствоваться в своей, для большинства из нас новой, жизни. Что было в прошлом и что должно быть в будущем той основой, на которой держалась и должна держаться впредь наша воля, сплоченность и мужество?"
Сегодня большую часть израильской иммиграции составляют советские евреи. В Израиле многие из них сталкиваются с серьезными, а для части - оказывающимися и непреодолимыми трудностями абсорбции. Многие из советских евреев являются по воспитанию атеистами, философскими и практическими материалистами.
Им трудно представить себе общество, пронизанное теократическими принципами. Для них непреодолимой сложностью становится уже сама мысль, что господствующей концепцией в стране является не какая-либо политическая концепция, вроде маоизма, марксизма или маркузианства, а концепция религиозная, древнее учение Бога - иудаизм.
Воспитанные в атеистической традиции,они с огромным трудом примиряются с мыслью признать в качестве Высшей истины Бога, а не слепую эво¬люцию, лишенную начала и конца, целенаправленности и смысла.
Автор этих строк - рядовой гражданин СССР, в прошлом - офицер, вышедший на пенсию по выслуге лет, - как и большинство советских евреев тоже в недавнем прошлом был.атеистом. Всю свою предшествующую жизнь он, как и все они, был стихийным безбожником в силу, так сказать, общественного автоматизма.
Все мы, стараясь быть "как все", никогда фактически не задумывались над высшим смыслом мира, не задавались вопросом о смысле бытия и его Создателе и так провели большую часть своей жизни. Но в последние годы, в процессе осмысления нашей национальной судьбы, каждый из нас постепенно ощутил Бога, почувствовал высший смысл Вселенной, истории нашего народа и отечества. Мы поняли, что во Вселенной кроме поверхностного смысла есть еще иное, глубинное начало, доступное лишь тому, кто уверовал в Бога.
Лучшим агитатором и пропагандистом в пользу Божественного смысла является сама историческая судьба народов. Тот факт, что на карте мира возникло Государство Израиль, означает, что Тот, кто распоряжается будущим, не бросает слов на ветер. Это означает, что многовековые слезы и молитвы евреев у стены плача не остались неуслышанными.
Вдумаемся в слова пророка Иеремии, говорившего, что настанут времена, когда скажут: "Жив Господь, который вывел сынов Израилевых из земли северной и из всех земель, в которые изгнал их,... ибо возвращу их в землю их, которую я дал отцам их" /16, Н-15; 7~8/. Это было сказано, когда никакой "северной земли" еще не было на земном шаре - нашей северной земли.
Пройдя по ступеням отрицания Бога, мы чувствуем себя сейчас блудными сынами Отца своего. В возвращении в Израиль мы слышим не только зов времени, но также властный и категорический императив Бога нашего, призывающего нас к возвращению.
Я не пишу трактат в пользу бытия Божьего. Это сделали до меня многие выда¬ющиеся умы человечества. Я выражаю лишь свою твердую убежденность в двух вещах-в том, что Бог есть, и в том, что он печется о нашей Родине.
Чем больше я размышляю о судьбе своего Отечества, тем более убеждаюсь, что без веры в Бога оно обречено на самый банальный вариант вырождения и гибели.
Будущее общечеловеческой цивилизации неразрывно связано с судьбой нашего народа. Тысячи лет он был тем материалом, который все "строители" отбрасывали как "негодный". Пришло время, когда этот "камень" будет, наконец, положен "во главу угла".
Вовсе не нужно быть профессиональным историком, чтобы осознать, что история скомпрометировала все прежние формы человеческого общежития, все политические системы, все виды государственного правления. История показала, что на каком бы "изме" не основывался социальный строй, он неизбежно вырождается и терпит крах, поскольку в нем нет места для Бога.
Ныне большинство людей, способных видеть, понимает, что человеческий прогресс зашел в тупик, упершись в проблему нравственности. Первым и главным итогом атеистического пути эволюции является отсутствие морали.
Видимо, человечеству суждено было пройти этот путь, чтобы придти к простейшей истине: без Бога нет нравственности, а без нравственности нет цивилизации .
Вся предшествующая история современного общества - это, по существу, процесс постепенного отхода от Бога, и кульминацией его явилась первая в истории попытка построения полностью атеистического строя.
Израиль населен людьми, исповедующими разные мировоззрения. Это создает объективное препятствие на пути к превращению страны в монолитное целое. И более всего этому препятствует атеизм.
Я призываю всех в Израиле и всех, кто находится на пути к нему, еще раз подумать об этом и решить - каждому для себя: как мы будем жить и строить? Не очевидно ли, что повторять уже скомпрометировавший себя атеистический ва¬риант столь же бессмысленно и бесперспективно, как пытаться повторить буржуазный или социалистический варианты государственности?
Бог - вот кто должен стать для нас центральной фигурой нашей истории, главной опорой нашей жизни. Ибо без Бога несостоятельна история, бессодержательна жизнь.
Воспитание, образование, науки и быт должны быть подчинены религии. Ибо религия - это не "нравственная узда для масс" и не "опиум для народа", а единственное верное мировоззрение.
Я убежден, что Израиль должен стать государством, основанным на принципах справедливости и доброй воли - на тех самых заповедях, которые Бог не¬когда завещал евреям через Моисея. Эти заповеди должны стать основой и критерием наши нравственности, ибо историей человечества неопровержимо доказано, что самым "выгодным", в конечном счете, вариантом общественного и личного бытия является путь честности и правдивости. Иные говорят, что Писание устарело.
Израиль должен воспитать новый тип человека, которому "выгодно" было бы быть честным, - человека, свободного от корысти и эгоизма. В конечном итоге сила человека только в борьбе за истину. В борьбе против истины человек бессилен. Так и мы непобедимы, пока мы боремся за Израиль, возглавляемый Богом,-ибо с нами высшая истина.
Собравшись в своей земле, мы обязаны проявить свои лучшие качества. Мы должны честно и недвусмысленно заявить, что, пройдя тяжкий жизненный путь в диаспоре, мы возвращаемся на древнюю землю не барышничать, не стяжать благополучие, а работать во имя возрождающегося Израиля и если надо - копать землю и защищать ее с оружием в руках.
Надо быть слепым, бесчувственным и лишенным разума, чтобы не увидеть и не уразуметь, что не временные радости, не мелкие удачи или неудачи прибывших в Израиль иммигрантов определяют будущее нашего народа и государства. Напротив, - в судьбе каждого, кто уже возвратился в свое Отечество, равно как и в судьбах тех, кто еще на пути к нему, в судьбе всего нашего народа нужно видеть строгий и продуманный план Создателя.
Сколько древних народов, видевших начало земной истории, но не имевших связи с Богом, вымерли или выродились - так, что от них не осталось и памяти? Пусть же удивляются все, способные удивляться: семьдесят лет в Вавилонском плену, две тысячи лет среди чужих и враждебных народов в труднейших и жесточайших условиях, и все же мы, в массе своей, остались верны себе и своей вере.
Полковник Советской армии Л.П. ОВСИЩЕР
