<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
В юности его наставником был аббат Манген, бежавший от французской революции и склонный потому идеализировать знать, пострадавшую в этой катастрофе. Видимо, Манген и привил воспитаннику желание видеть и себя, и других представителей своего сословия не "служилыми по отечеству", а европейскими аристократами.
Желание вполне понятное, поскольку лишь 18 февраля 1762 года русские дворяне волею императора Петра III были избавлены от обязательной службы, то есть получили сословный суверенитет, подобный тому, которым пользовались дворяне европейские со времён средневековья. В дальнейшем проблема "воспитания элиты" оставалась одной из главных в жизни Уварова.
Легендам о "сарматизме", "скифстве" и вообще "варварстве" Руси, закреплённым в польских хрониках, эти германцы противопоставили вновь открытые ими подлинные русские летописи и документы древнейшей истории нашей страны.
В 1805 году Уваров начинает службу на дипломатическом поприще. С 1806 года он в Вене - одновременно баловень салонов и вдумчивый исследователь античной и немецкой литературы. Здесь он познакомился с одним из столпов того мiра, который так превозносил аббат Манген, - принцем де Линем. Это знакомство восхитило, но и разочаровало Уварова, за внешним блеском и остроумием обнаружившего, что зачастую остроумие оказывалось направленным против небес, а блеск отвращает взгляд от судеб страны и народа.
В конце 1809 года Уваров был назначен секретарём посольства в Париже, где в 1810 году издал по-французски "Проект азиатской академии". В книге излагались мысли по поводу миссии России быть крайним европейским рубежом перед лицом Азии. Много позднее эти идеи легли в основу системы преподавания Казанского университета.
Но и в 1810 году они не остались без внимания - Наполеон, Великая княгиня Екатерина Павловна, Гёте, Шлегель сочувственно откликнулись на них. Властитель дум консервативной Европы, сардинский посол в Петербурге граф Жозеф де Местр написал обширную рецензию на "Проект", а в частном письме благословил Уварова такими словами: "Вы призваны выполнить прекрасную миссию, и, я надеюсь, вы её выполните, провозглашая во всеуслышание добрые старые принципы и способствуя всеми силами внедрению в русских отвращения к преступным сумасбродствам прошлого века".
В конце концов Уваров, учитывая его характер и воспитание, и должен был примкнуть к лагерю, проповедовавшему "старые добрые принципы", - к лагерю "реакции", которая уже по определению рождается как противодействие насаждению в обществе отвлеченных понятий, совершенно не связанных с традицией, и противопоставляет знание и опыт нации, её индивидуальное лицо - новшествам, основанным на голых умозрениях. В 1811 году Уваров женился на дочери графа Алексея Кирилловича Разумовского Екатерине Алексеевне, избранный ею, по словам биографа Разумовских, как "резко отличавшийся умом, познаниями и строгим взглядом на жизнь от окружавшей его золотой петербургской молодёжи".
Вскоре после свадьбы Уваров становится попечителем Санкт-Петербургского учебного округа. В 1812 году публикует по-французски "Исследование об Элевзинских таинствах", работу, неизменно с уважением упоминаемую в трудах европейских античников и мистиков XIX века. Сочинение на немецком языке о Нонне Панопольском, последнем великом эпическом поэте античного мiра, отдавшем себя служению христианству, посвящённое Гёте, вызвало восторг последнего.
Они сделались друзьями (как то было и с В. фон Гумбольдтом, мадам де Сталь, многими другими). В 1820 году Уваров вместе с К. Н. Батюшковым издал книгу об античной антологии. (Кстати, эти два имени связаны мистически - предков обоих император Петр III назначил в караул к свергнутому во младенчестве и заточённому в Шлиссельбурге императору Иоанну Антоновичу...)
Президентом Академии наук Уваров был назначен в 1818 году.
В июле 1821 года Уваров становится директором департамента мануфактур и внутренней торговли, оставив за собой президентство в Академии наук. В это же время он пишет исследования о догомеровском периоде греческой истории и о греческих трагиках.
20 марта 1833 года указом, данным Правительствующему Сенату, высочайше повелено президенту Академии наук вступить в управление министерством народного просвещения. На этом посту Уваров прослужил 16 лет, создав систему образования, костяк которой, по мнению некоторых исследователей, не претерпел существенных изменений до сих пор. Одновременно с этим назначением Уваров публикует два документа, излагающих его понимание современного мiра и принципы, коими он намерен был руководствоваться, служа на ниве народного просвещения.
Первый документ - речь "О Гёте", произнесенная через два дня после министерского назначения в Академии наук. Здесь, "сравнивая мiр политический с умственным", Уваров выступил апологетом аристократии и самодержавия, воплощением которых в литературе считал Гёте.
"Он постоянно оставался аристократом в правилах своих, явно обнаруживал гордое презрение к торжествующим мнениям черни. <...> Германия в сем знаменитом муже утратила единственного и последнего из своих повелителей в области словесности, <...> но повелителя решительно неконституционного (как интересно теперь читать это слово в положительном контексте! - Ю. С.), не любившего слышать о литературной хартии, и который, подвизаясь сам в умственных делах многочисленных подданных своих, был выше народного владычества в словесности и науках".
Полемизируя с пушкинским окружением, считавшим себя "литературной аристократией", Уваров рисует безрадостную картину упадка этого сословия как в литературе, так и в жизни: "В большей части Европы, кажется, век аристократии литературной уже проходит; в словесности власть единого таланта или немногих слабеет; наступает эпоха, которую один умный писатель верно изобразил названием эпохи безымянной". То, что в России эта эпоха наступила лишь через сто лет, - несомненная заслуга Уварова, вовремя позаботившегося о "подмораживании".
Второй документ - знаменитая уваровская триада "Православие. Самодержавие. Народность", увидевшая свет (по инициативе Государя) в виде директивы министра, опубликованной в 1-м томе Журнала министерства народного просвещения за 1834 год. Десять лет спустя министр писал об этом: "Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, в виду печальных явлений, окружавших нас со всех сторон, надлежало укрепить отечество на твердых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать в одно целое священные останки её народности и на них укрепить якорь нашего спасения".
Избрание девизом нового царствования распространённой в среде мистиков трёхчастной формулы неслучайно. Другая триада, масонская, - "Свобода. Равенство. Братство" - была начертана на знамёнах Французской революции, которую в традиционной России понимали не иначе, как земную проекцию метафизического хаоса. "Реакция" (в вышеописанном уваровском понимании) в ответ на агрессию отвлечённого умозрения и должна была выдвинуть подобную формулу, подчеркнув узурпацию масонскими мистиками исторически сложившегося триадического мiропонимания, связанного с образом Святой Троицы и составом человека, являющим собой, согласно святоотеческой антропологии, тоже триаду: "Дух. Душа. Тело". Уварову, добавим, было свойственно уподоблять государство человеческому организму.
На первый взгляд странно звучит декларация о Православии, как об отстаиваемой властью ценности в Православной империи, которой была Россия в первой половине XIX века.
Однако анализ тогдашней духовной атмосферы в России эту странность разъясняет. Уже тогда Православие подвергалось нападкам и давлению. В 1830 году один русский аристократ размышлял в письме: "Мы не греки и не римляне, а, вероятно, христиане, следовательно, по правилам протестантизма ближе к нему, нежели к греческому православию". При этом "третье сословие", купцы и крестьяне, весьма увлеклось сектантством: хлыстовством, скопчеством, некоторыми западными течениями, уходило в раскол. Не говоря о масонстве, разнообразным толкам которого русская аристократия в лице известнейших своих представителей отдала немалую дань, ряд предшествующих акций государственной власти существенно подрывал основы веры.
Князь А. Н. Голицын в 1817 году создал министерство духовных дел и народного просвещения, сосредоточив в своих руках "власть церковную (Синод), административную (министерство) и идеологическую (Библейское общество)". Последнее наводнило Россию мистической литературой масонско-протестантского происхождения.
В ведении Голицына состояли высшие и средние школы, где подобная литература довольно активно пропагандировалась. Сектантство и раскол находили понимание и поддержку у государева министра, считавшего русское Православие средоточием "фанатизма, религиозной нетерпимости и мёртвого благочестия обряда и внешней формы", чуждыми Духу Христову.
Будучи главой Санкт-Петербургского учебного округа, Уваров столкнулся с университетской группой Д. П. Рунича, деятельность которой характеризовал следующим образом (в передаче Г. Г. Шпета): "...Называя их врагами всякого положительного порядка и друзьями тьмы, <...> он прямо перечисляет роли, в которых они выступают: хладнокровных фанатиков, которые периодически бывают экзерцистами, иллюминатами, квакерами, масонами, ланкастерцами, методистами,- всё, что угодно, только не люди и не граждане". В результате в июне 1821 года Уваров подал в отставку.
Когда пришло время государя Николая Павловича, "донкихота самодержавия" (по выражению А.Ф.Тютчевой), Уваров предпринял попытку возрождения и защиты традиционных исторических и духовных начал. Декларируя в 1834 году принципы своего министерства и формулируя "национальную идею" нового царствования, Уваров говорил: "Без любви к вере предков народ, как и частный человек, должен погибнуть. Русский, преданный отечеству, столь же мало согласится на утрату одного из догматов нашего Православия, сколь и на похищение одного перла из венца Мономахова".
Дальше Уваров отмечал противостояние положительным историческим началам сил, носивших "отпечаток либеральных и мистических идей", равнозначных в его понимании: "...Мистических потому, что выражение Православие довольно ясно обнаружило стремление министерства ко всему положительному в отношении к предметам христианского верования и удаление от всех мечтательных призраков, слишком часто помрачавших чистоту священных преданий Церкви".
Сюда же следует добавить, что Уваров глубоко понимал и высоко ценил красоту духовной литературы Московской Руси, что видно из его записки 1832 года, предварявшей публикацию речи митрополита, будущего Патриарха и священномученика Гермогена на коронации Василия Шуйского 1 июля 1606 года. Литературные достоинства речи святителя Уваров решительно ставит на высоту лучших достижений европейской культуры того времени и далее пишет: "Предоставляем любителям всего отечественного обратить внимание на сей феномен истории и словесности нашей и исследовать, каким образом мог наш язык перейти от гибких, правильных, ясных, истинно русских форм духовного нашего красноречия в начале XVII века до однообразной надутости Феофана (Прокоповича.- Ю. С.) и его современников? - и как, наконец, Ломоносов вторично открыл источник жизни в мёртвой пустыне русского слова?"
Элитарный характер образования представляется здесь вполне оправданным: когда всю нацию, игнорируя сословия, попытались в 80-е годы XIX века воспитать в "классическом духе", вышла неразбериха и смута.
Вслед за Православием в уваровской триаде поставлено самодержавие, которое применительно к государственному устройству наиболее полно соответствует Православию. Священник П. А. Флоренский в 1916 году писал: "...В сознании русского народа самодержавие не есть юридическое право, а есть явленный самим Богом факт, - милость Божия, а не человеческая условность, так что самодержавие Царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных, входит в область веры, а не выводится из внерелигиозных посылок, имеющих в виду общественную или государственную пользу". Запомним окончание фразы - ниже оно поможет нам глубже понять мотивы отставки графа Уварова в 1848 году.
Не будучи богословом, Уваров сформировал лишь систему политических доводов в пользу самодержавия, но их совокупность зримо отражает подразумеваемый министром сакральный смысл. "Самодержавие составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нём, как на краеугольном камне своего величия". Уваров подчеркивал реставрационный (после обстоятельств XVIII века преодолевающий духовную атмосферу) момент в провозглашении этого принципа: "...Министерство, провозглашая самодержавие, заявило твёрдое намерение возвращаться прямым путём к русскому монархическому началу во всём его объёме...
" Реставрационный момент присутствует вообще во всей системе государственного устройства России времён государя Николая Павловича, причём даже сегодняшние критики эпохи Николая I не отказывают ей в статусе "правового государства" (А. Безансон). Между тем в основе правового устройства страны лежал интереснейший принцип: графу М. М. Сперанскому Государь поручил собрать все законы, изданные с 1649 года, а потом составить из них систематический свод, требуя не "сочинения новых законов", а "собрать вполне и привести в порядок те, которые уже существуют". Труд был завершён лишь к 1883 году, но двухсотлетний правовой опыт самодержавия оказался весьма продуктивен.
Несмотря на "дворянские вольности", русская аристократия продолжала коренным образом отличаться от европейской, и отличие это было основано именно на характере её отношения с самодержавной властью - на институте чинов. Уваров писал об этом в записке на высочайшее имя в 1847 году: "В гражданской жизни всех европейских народов отличие определяется и достигается или родом, или богатством, или дарованием. Там <...> только три пути к высшим слоям общества".
В России же "гражданское значение всех и каждого зависит от степени, которая определяется по усмотрению высшей власти". Иерархическая степень и есть чин. Здесь критерий - служба престолу. "Карамзин оставался бы скромным писателем, если бы взор монарший не поставил его в общественном мнении на равную степень с вельможами..." Таким образом, чин делает оправданной (спасительной) любую полезную Царю и отечеству деятельность, что также, в свою очередь, является знаком божественности царской власти. С уничтожением закона о чинах, по мнению Уварова, государева служба утратит "нравственное привлечение", станет безчестной в глазах дворянства, иными словами - утратит одухотворенность.
В абстрактном, не персонифицированном, то есть не самодержавном государстве - конституционном, демократическом, - где государственные должности не освящены сакральной связью с верховной властью, "быстро образуется новый разряд людей с особенными понятиями, с особенными предрассудками и мечтами, менее привязанных к правительству, а более занятых собственными выгодами".
В этом случае служба "вся перейдёт в руки так называемых чиновников, составляющих уже у нас многочисленное сословие людей без прошедшего и будущего, <...> похожих на класс пролетариев, единственных в России представителей неизлечимой язвы нынешнего европейского образования". Понятие "народность" как таковое принадлежит немецкой учёности.
Вильгельм фон Гумбольдт, друг Уварова, в 1814 году определил "народность" - кстати, в связи с вопросами просвещения, то есть служебными обязанностями Уварова, - следующим образом (вполне вероятно, что Уваров мог многие из его мыслей положить в основу своей администраторской деятельности): "Вся жизненная сила, простота и свежесть нации воплощаются в народе, который - поскольку он всегда действует как масса - обладает и соответствующим характером.
То, что поднимается над просвещением народа, просто превращается в индивидуальное, выходя таким образом в своём стремлении за пределы нации. <...> Характер народа путем воспитания и других средств следует поставить в государстве в такие условия, чтобы он не только внушал к себе глубокое уважение высших сословий, которые от народа отделить до конца невозможно, но и склонность укреплять и обновлять их изнеженность его силой и его свежестью...
" Или такое суждение, прямо перекликающееся с уваровским пониманием системы чинов и необходимости "элитарности" образования в России: "Для высших сословий, однако, народность останется чуждым элементом, если не организовать просвещение таким образом, чтобы оно было всеобщим основанием, которым никто не сможет пренебречь, не презирая самого себя, и исходя из которого можно будет строить дальнейшее образование.
Поэтому следует принять не двоякое обучение, а одно в ограниченных рамках и другое - более расширенное - для представителей низов и аристократии, а ведь истинное образование едва ли допускает еще какое-нибудь различие, кроме названного..." Как видим, для разных сословий сам характер знания должен быть один и тот же, варьируется лишь его глубина. И еще один момент, встречающийся и у Уварова: народность для В. фон Гумбольдта исключает "отсталость", "анахронизм": Испания, сохранившая обычаи XVI века, не менее уважаема, чем возглавлявшая тогда "прогресс" Франция.
Разумеется, Уваров был далёк от того, чтобы слепо следовать чьим-то мыслям и идеям; однако сами эти мысли и идеи начинали получать широкое распространение в Европе.
Своё понимание народности Уваров изложил в отчёте о десятилетней работе министерства народного просвещения (1843): "Относительно к народности всё затруднение заключалось в соглашении древних и новых понятий; но народность не заставляет идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях. Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид свой по мере возраста: черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Неуместно было бы противиться этому периодическому ходу вещей; довольно, если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий...
" Указывая причины, по которым часть общественного мнения воспротивилась этому началу, Уваров писал: "...Слово народность возбуждало в недоброжелателях чувство неприязненное за смелое утверждение, что министерство считало Россию возмужалою и достойною идти не позади, а по крайней мере рядом с прочими европейскими национальностями".
Другими словами, народность, по Уварову, - это, в числе прочего, где он согласен с Гумбольдтом и де Местром, синоним равноправия данного народа в семье других народов и одновременно - показатель индивидуальности, непохожести, своеобразия как постоянной величины, не подверженной прогрессистским изменениям. "Патент на благородство" народа, по ёмкому выражению А. А. Фета.
Такова формула, предложенная министром народного просвещения Сергеем Семёновичем Уваровым в качестве основы государственной идеологии России и настойчиво проводившаяся им в жизнь. Недруги - а их было и есть немало - называли ее "официальной народностью". Ничего остроумнее тогдашние и сегодняшние либералы и прогрессисты придумать не смогли.
Орден пожалован в 1850 году. Однако обстоятельства царствования складывались против консервативно-аристократического возрождения, чаемого графом Уваровым. У Государя было мало причин доверять дворянству, особенно после событий 14 декабря 1825 года.
После европейской революции 1848 года Николай Павлович сократил вольности дворянства, целиком положившись на бюрократию. Граф Уваров подал в отставку. Он делал это дважды за свою карьеру - и вовсе не из чувства "протеста против реакции".
Политическое уравнивание подданных Империи, по его убеждению, сушило ростки аристократии духа, столь им лелеемые. Философ русского зарубежья Д. И. Чижевский видел в этих правительственных метаморфозах начало нигилистического, базаровского утилитаризма 60-х годов XIX века, воспринявшего только форму, а не дух уваровского консерватизма. "Николаевская эпоха была сама уже в известном смысле переходом к просвещенчеству!
В частности, универсальный утилитаризм не создан впервые "60-ми годами", он проводился Николаем Павловичем с первых лет его царствования. Если "общественный интерес", социальная польза, народное благосостояние стало с 60-х годов критерием, по которому обсуждались все явления духовной жизни, который хотели сделать руководящим для всех отраслей культурного творчества, по которому судили и осуждали отдельных представителей, целые направления и сферы культуры, то и Николаевская официальная Россия не знала других критериев, кроме той же "пользы", только иначе понимаемой. <...> "Народной пользе" предшествовал "государственный интерес", который, несомненно, руководил Николаем Павловичем, хотя и очень своеобразно им понимался".
Сочтя все это началом "эпохи безымянной", граф Уваров отошел в сторону... В год отставки умерла супруга министра. После этого граф Сергей Семёнович покинул Петербург, поселившись в Москве. В Дерптском университете, некогда облюбованном его друзьями по "Арзамасу" - Воейковыми и В. А. Жуковским, граф Уваров публиковал свои книги и диссертации, почти всегда анонимно. От брака с Екатериной Алексеевной Разумовской он имел двух дочерей, одну из которых, Наталию, суждено было ему пережить. Сын его, граф Алексей Сергеевич (1824-1884), - известный археолог, учредитель археологических съездов в России, создатель Исторического музея в Москве.
В числе можайских вотчин Разумовских С. С. Уварову досталось от жены имение Поречье. Как писал биограф Разумовских, А. А. Васильчиков: "Он собрал здесь обширную библиотеку (каталог ее, составленный в 1870 г. А.Ладрагом и напечатанный мизерным тиражом по-французски, - предмет вожделения теперешних западных библиоманов. - Ю. С.), редкие мраморы, прекрасные картины. Сюда <...> перевез граф Уваров купленные им в Риме известные мраморные антики из дворца герцогов Альтемпе, между прочим, саркофаг, описанный Винкельманом.
В Поречье, в кругу профессоров и ученых любил Уваров проводить <досуги>. Последние годы своей жизни он окончательно водворился между Москвою и Поречьем. В Москве 5 сентября 1855 года незаметно потух этот блестящий и плодотворный ум. Граф С. С. Уваров погребен в родовом селе Холм, Смоленской губернии, недалеко от любимого им Поречья". Юрий Соловьёв (Московский журнал. № 10 1999)
Юрий Соловьёв
Доложено Его Императорскому Величеству Государю Императору Николаю I Павловичу 19 ноября 1833 г.
"По вступлению моему с Высочайшего Вашего Императорского Величества повеления в должность Министра народного просвещения, употребил я, так сказать, заглавным, местом, лозунгом моего управления, следующие выражения: "Народное воспитание должно совершаться в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности".
Вместе с сим, считаю себя обязанным представить Вашему Величеству краткий, но чистосердечный отчет в моих понятиях о важном начале, мною принимаемом в руководство: Посреди всеобщего падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, не взирая на повсеместное распространение разрушительных начал, Россия к счастию сохранила доселе теплую веру к некоторым религиозным, моральным, и политическим понятиям, ей исключительно принадлежащим.
В сих понятиях, в сих священных остатках ее народности, находится и весь залог будущего ее жребия. Правительству, конечно, в особенности Высочайше вверенному мне министерству, принадлежит собрать их в одно целое и связать ими якорь нашего спасения, но сии начала, рассеянные преждевременным и поверхностным просвещением, мечтательными, неудачными опытами, сии начала без единодушия, без общего средоточия, и коим в течение последних 30-ти лет предстояла беспрерывная борьба продолжительная и упрямая, как согласить их с настоящим расположением умов?
Успеем ли мы включить их в систему общего образования, которая соединяла бы выгоды нашего времени с преданиями прошедшего и надеждами будущего? Как учредить у нас народное воспитание, соответствующее нашему порядку вещей и не чуждое Европейского духа?
По какому правилу следует действовать в отношении к Европейскому просвещению, к Европейским идеям, без коих мы не можем уже обойтись, но которые без искусного обуздания их грозят нам неминуемой гибелью?
Чья рука и сильная и опытная, может удержать стремление умов в границах порядка и тишины и откинуть все, что могло бы нарушить общее устройство?
Тут представляется во всем объеме Государственная задача, которую мы принуждены решить без отлагательства, задача, от коей зависит судьба Отечества - задача столь трудная, что одно простое изложение оной приводит в изумление всякого здравомыслящего.
Углубляясь в рассмотрение предмета и изыскивая те начала, которые составляют собственность России (а каждая земля, каждый народ имеет таковой Палладиум), открывается ясно, что таковых начал, без коих Россия т может благоденствовать, усиливаться, жить - имеем мы три главных:
1) Православная Вера. 2) Самодержавие. 3) Народность.
Без любви к Вере предков, народ, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру, то же самое, что лишать их крови и вырвать сердце. Это было бы готовить им низшую степень в моральном и политическом предназначении. Это было бы измена в пространном смысле. Довольно одной народной гордости, чтобы почувствовать негодование при такой мысли. Человек, преданный Государю и Отечеству, столько же мало согласится на утрату одного из догматов нашей Церкви, сколько и на похищение одного перла из венца Мономаха.
Самодержавие представляет главное условие политического существования России в настоящем ее виде. Пусть мечтатели обманывают себя самих и видят в туманных выражениях какой-то порядок вещей, соответствующий их теориям, их предрассудкам; можно их уверить, что они не тают России, не знают ее положения, ее нужд, ее желаний.
Можно сказать им, что от сего смешного пристрастия к Европейским формам мы вредим собственным учреждениям нашим; что страсть к нововведениям расстраивает естественные сношения всех членов Государства между собою и препятствует мирному, постепенному развитию его сил. Русский Колосс упирается на самодержавии, как на краеугольном камне; рука, прикоснувшаяся к подножию, потрясает весь состав Государственный.
Эту истину чувствует неисчислимое большинство между Русскими; они чувствуют оную в полной мере, хотя и поставлены между собой на разных степенях и различествуют в просвещении и в образе мыслей, и в отношениях к Правительству.
Эта истина должна присутствовать и развиваться в народном воспитании. Правительство не нуждается конечно в похвальных себе словах, но может ли оно не пещись о том, чтобы спасительное убеждение, что Россия живет и охраняется спасительным духом Самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещенного, обращалось в неоспоримый факт, долженствующий одушевлять всех и каждого, во дни спокойствия, как и в минуты бури?
Относительно Народности, все затруднение заключается в соглашении древних и новых понятий; но Народность не состоит в том, чтобы итти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях. Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид по мере возраста: черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна.
Безумно было бы противиться сему периодическому ходу вещей; довольно того, если мы не будем добровольно скрывать лицо под искусственной и нам не сродной личиной; если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий; если мы примем их за основную мысль Правительства, особенно в отношении к Народному Воспитанию.
Между обветшалыми предрассудками, восхищающимися единственно тому, что было у нас за полвека и новейшими предрассудками, которые без жалости стремятся к разрушению существующего, посреди сих двух крайностей, находится обширное поле, на коем здание нашего благосостояния - твердо и невредимо укрепиться может.
Время, обстоятельства, любовь к Отечеству, преданность Монарху, все должно нас уверить в том, что пора нам, особенно касательно народного воспитания, обратиться к духу Монархических учреждений и в них искать той силы, того единства, той прочности, коих мы слишком часто думали открыть в мечтательных призраках равно для нас чуждых и бесполезных, следуя коим нетрудно было бы наконец утратить все остатки Народности, не достигнувши мнимой цели Европейского образования.
К составу общей системы Народного Просвещения принадлежит много других предметов, как-то: направление, данное Отечественной Литературе, периодическим сочинениям, театральным произведениям; влияние иностранных книг; покровительство, оказываемое художествам; но разбор всех сил отдельных частей повлек бы за собою довольно обширное изложение и мог бы легко обратить сию краткую записку в пространную книгу.
Конечно, принятие такой системы требовало бы более, нежели жизнь и силы одного или нескольких человек. Не тому, кто посеет сии семена, определено Промыслом пожинать плоды оных; но что значит жизнь и силы одного, когда дело идет о благе всех? Два или три поколения быстро исчезают с лица земли, но Государства долговечны, пока в них сохраняется священная искра Веры, Любви и Надежды.
Дано ли нам посреди бури, волнующей Европу, посреди быстрого падения всех подпор Гражданского общества, посреди печальных явлений, окружающих нас со всех сторон, укрепить слабыми руками любезное Отечество на верном якоре, на твердых основаниях спасительного начала? Разум, испуганный при виде общих бедствий народов, при виде обломков прошедшего, падающих вокруг нас, и не прозревая будущего сквозь мрачную завесу событий, невольно предается унынию и колеблется в своих заключениях.
Но если Отечеству нашему - как нам Русским и сомневаться в том нельзя - охраняемому Промыслом, даровавшим нам в лице великодушного, просвещенного, истинно Русского Монарха, залог невредимой силы Государства, должно устоять против порывов бури ежеминутно нам грозящей, то образование настоящего и будущих поколений в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности составляет бессомненно одну из лучших надежд и главнейших потребностей времени и вместе одно из труднейших поручений, коим доверенность Монарха могла бы почтить верноподданного, постигающего и важность оного, и цену каждого мгновения и несоразмерность своих сил, и ответственность свою перед Богом, Государем и Отечеством".
Граф Сергей Уваров
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — http://nationalism.org/
