<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
• Образование общины как органа крестьянского самоуправления и коллективного землепользования с круговой порукой. • Сохранение чересполосицы (вся общинная земля делилась на поля одинакового качества земли, а потом каждое поле нарезается на полосы для каждого члена общины), что снижает и без того низкую эффективность общинной системы. • Полузависимое положение крестьян от помещика (сохранялись барщина и оброк на 9 лет) • Нерациональное разделение земли при передаче её в пользование общинам, и, как следствие, усиление "земельного голода", разрастание революционных настроений. • Несмотря на не самые лучшие результаты, реформа 1861 г. создала фундамент для последующих преобразований.
Глеб Ходкевич
В обществе происходит с одной стороны, поляризация сил, с другой, — стремление выбрать мощную политическую фигуру: если не среди современников, то хотя бы среди исторических персонажей. Увы, как и в начале минувшего века, беда состоит именно в том, что трудно найти подходящих людей, у которых государственный ум сочетался бы с бескорыстностью, искренним стремлением порадеть за Отечество...
Кризис всегда вынуждает общество к поиску новой опоры. Эта естественная защитная функция государственного организма в современной России осложняется тем, что исторический опыт заводит в тупик: похоже, испробованы все основные модели государственного устройства. Однако, после крушения многовековой монархии, построенного социализма, мы становимся свидетелями того, что не приживается и капитализм самого «демократического» помета, сработанный по западной рецептуре доморощенными апологетами «шоковой терапии». Механизм тужится, скрежещет своими узлами и выходит из повиновения: среди пострадавших уже не только низовой обслуживающий персонал, но и управленцы – почти до самого верха по вертикали. Телевести подчас напоминают сводки с фронтов.... Массы недовольны давно, но даже благополучному меньшинству становится не по себе: похоже, у всех пропала уверенность в завтрашнем дне...
В этой обстановке в обществе происходит с одной стороны, поляризация сил, с другой, — стремление выбрать мощную политическую фигуру: если не среди современников, то хотя бы среди исторических персонажей. Увы, как и в начале минувшего века, беда состоит именно в том, что трудно найти подходящих людей, у которых государственный ум сочетался бы с бескорыстностью, искренним стремлением порадеть за Отечество. Ведь, еще почти сто лет назад знаменитый реформатор П. А. Столыпин, находясь уже на вершине государственной власти, сетовал на то, что в России трудно найти 50 толковых губернаторов...
И совершенно естественно, что самые разные, порой даже противостоящие силы, снова обращаются к авторитету «русского Бисмарка», которого цитируют и «рыночники», и «традиционалисты», и даже «государственники-коммунисты». Столыпин, словно, становится точкой схождения для вновь смятенных и рассоренных россиян. Неужели, сбывается пророчество русского философа И. А. Ильина: «Дело Столыпина не умерло, оно живо, ему предстоит возродиться в России, и возродить Россию»?..
Такое всенародное признание выдающегося реформатора объяснить можно отчасти тем, что правоту его решительных действий, мудрость и мужество подтверждали впоследствии даже самые крайние его оппоненты – конституционные демократы, попортившие ему немало крови в Госдуме. На самые невеселые мысли наводят и мемуары социал-демократов, которые также признавали правоту главы правительства, но молчали – из солидарности с фрондой.
Эти рассеянные по эмигрантской и постсоветской литературе признания аккумулированы в жизнеописании «П. А. Столыпин. Жизнь за Отечество», изданном с благословения высших иерархов РПЦ – патриарха Московского и всея Руси Алексея и митрополита Кирилла. Таким образом, и современная церковь подтвердила свое уважительное отношение к человеку, который в начале минувшего века выводил Россию из смуты и хаоса на столбовую дорогу реформ.
Но кто же доныне по другую сторону баррикад?.. Если не брать в расчет мелкие и случайные фигуры, паразитирующие на обветшалых цитатах Ленина, Милюкова и Витте, то окажется, что самым авторитетным критиком как жестких столыпинских антитеррористических мер, так и земельных реформ остается доныне Л. Н. Толстой. И раньше, и теперь знаменитый писатель – самая внушительная опора и защита для тех, кто с реформатором и его идеями до сих пор не в ладу. С этим можно мириться, но дело осложняется тем, что Столыпина или Толстого пытаются порой взять в союзники различные «пропагаторы», культуртрегеры и олигархи для продвижения своих узкопартийных или хозяйских задач.
А потому давно пора разобраться в сути расхождений двух русских гениев – национальной политики и литературы, тем паче, что их переписка открыта и давно уже на виду. Однако, как в каждом деле, важны детали, которые, случается, весомей всех писанных и сказанных слов. Ведь не секрет: живые люди движимы живыми страстями, и часто эти страсти берут над разумом вверх даже у великих людей. Примеров не счесть, и чтобы не отклониться от темы вспомним лишь наиболее примечательный – гневный выпад В. Белинского: «Щас бы в морду сапогом, и бить так, чтобы вытекли мозги»...
Вот и в нашем случае – в отношениях «реакционера» П. Столыпина и «гуманиста» Л. Толстого, последний со своими страстями не совладал. Причина кроется в том, что писатель, пытаясь вразумить главу правительства, взял неверный менторский тон, и сорвался, встретив трезвые доводы умного и убежденного в своей правоте оппонента. Не последнюю роль сыграло, видимо, и то обстоятельство, что Толстой начал спор со слабой позиции, ощущая, быть может, давнюю вину перед сыном своего прежнего приятеля, боевого генерала Д. А. Столыпина. Об этой немаловажной детали поведала в своих воспоминаниях старшая дочь реформатора Мария Столыпина (Бок):
«Толстой был другом дедушки, был с ним на “ты”, но не только не приехал на похороны, но даже, после кончины дедушки, ничем не высказал своего сочувствия. Когда ему кто-то об этом заметил, он ответил, что мертвое тело для него – ничто и что он не считает достойным возиться с ним, причем облек свое объяснение в такую грубую форму, что я не берусь его повторить дословно»(c.50)*...
Известно, что писатель переживал тогда свою не лучшую пору: его «духовные искания» не имели границ и доходили уже до смешного. Он, например, пробовал тачать сапоги для крестьян. По признанию одного их облагодетельствованных графом крестьян единственное достоинство сшитых сапог состояло лишь в том, что были они даровые.
Смерть Столыпина-старшего по срокам совпадает с пресловутым «отлучением» Льва Толстого от церкви, которое состоялось несколько раньше в феврале того же 1901 года. Этот акт до сих на широкой публике трактуется, как очевидное свидетельство маниакальной враждебности церкви к гениальному литератору. Однако при ближайшем знакомстве формулировка Синодального определения лишь подтверждает очевидное и выносит решение, которое трудно оспорить, поскольку речь идет о правах самой церкви по отношению к ее пастве. Вот основные положения этого исторического документа: «...И в наши дни, Божиим попущением явился новый лжеучитель, граф Лев Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрекся от вскормившей его Матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь святая. В своих сочинениях и письмах, во множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует, с ревностию фанатика, ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности веры христианской: отвергает личного живого Бога, во Святой Церкви славимого, Создателя и Промыслителя вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа – Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человек и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицает бессеменное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы Приснодевы Марии, не признает загробной жизни и мзвоздояния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святого Духа, и. ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию. Все сие проповедует граф Лев Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем не прикровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с Церковию Православной. Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею»...
Однако столь пространное цитирование приведенного документа не только позволяет открыть суть расхождений Толстого с церковью, но и увидеть нам поздний ракурс писателя, который не совладав со своею гордыней, рассорился со всеми, кто хоть в чем-то усомнился в его правоте: с самой церковью, с домочадцами, со старыми приятелями и даже с теми, кого он никогда не встречал. Не обладая специальными познаниями, опытом в тех или иных областях, тем не менее в своих посланиях он наставлял самых разных людей: досталось и государственным деятелям России и даже Зарубежья, включая президента США Т. Рузвельта, который дал ему резкий ответ.
По некоторым сведениям расхождения между старым генералом Столыпиным, участником многих военных походов и великим писателем пролегли не по пустяшным вопросам: спор имел принципиальный характер и касался державных проблем. Разрыв между бывшими друзьями, участниками знаменитой вылазки на Черную речку был окончательный. Толстой, вопреки вероисповеданию не пожелавший проститься со старым приятелем, вспомнит о нем только, когда Россия заговорила о сыне отважного генерала. Это, разумеется, как-то не укладывается в расхожее представление о «христианине» и «гуманисте Толстом», даже если принять в расчет, что этому поступку писателя предшествовала серьезная размолвка с бывшим соратником, который иронично относился с его духовным исканиям.
Итак, по некоторым свидетельствам, Толстой начинает интересоваться делами нового главы МВД, а через год, когда Столыпин стал к тому же главой правительства, писатель направляет ему письмо, а также записку его младшему брату А. А. Столыпину. Начинается письмо патетически:
«...пишу Вам не как Министру, не как сыну своего друга, пишу Вам как брату...».
В послании писатель ратует за упразднение частной собственности:
«Петр Аркадьевич!.. Нужно теперь для успокоения народа не такие меры, которые увеличивали бы количество земли таких или других русских , людей, называющихся крестьянами (так смотрят обыкновенно на это дело), а нужно уничтожить вековую, древнюю несправедливость... Несправедливость состоит в том, что как не может существовать права одного человека владет ь другими (рабство), так и не может существовать права одного, какого бы ни было человека, богатого или бедного, царя или крестьянина, владеть землею, как собственност ь ю. Земля есть достояние все х, и все люди имеют одинаковое право пользо ваться ею… Лев Толстой» (c.222).
В письме он также поучает главу Совета министров: знакомит его с учением Генри Джорджа и его «единым налогом» – как панацеей для устранения существующей среди землевладельцев несправедливости :
«Тол ь ко начните это дело, – писал Толстой Столыпину, – и Вы увидите, как тотчас же примкнут к Вам все стомиллионное крест ь янство, которое теперь враждебно Вам» ( c.222).
А в записке писатель хлопочет за саратовского ветеринара, примкнувшего в революции к местным смутьянам и угодившего за это в тюрьму. Некоторое время младший брат премьера вынужден был исполнять роль посредника, Петр Аркадьевич, переживавший в новой должности тяжелое время, писал:
«Милый Саша! Если будешь отвечать Л. Н. Толстому, напиши ему, пожалуйста, что я не невежа, что я не хотел наскоро отвечать на его письмо, которое меня, конечно, заинтересовало и взволновало, и что я напишу ему, когда мне станет физически возможно сделать это продуманно » (с.222).
Наконец, в конце октября 1907 года Толстой, получает ответ:
«Лев Николаевич! Не думайте, что я не обратил внимания на Ваше первое письмо. Я не мог на него ответить, потому что оно меня слишком задело. Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что отсутствие “собственности” у крестьян создает все наше неустройство.
Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как-то: чувство голода, половое чувство и т. п. и одно из самых сильных чувств этого порядка – чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею.
Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому дурному и, главное, к бедности.
А бедность, по мне, худшее из рабств.
Смешно говорить этим людям о свободе или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным…
Вы мне всегда казались великим человеком, я про себя скромного мнения. Меня вынесла наверх волна событий –вероятно на миг! Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину. Как же я буду делать не то, что я думаю и сознаю добром? А Вы мне пишете, что я иду по дороге злых дел, дурной славы и, главное, греха. Поверьте, что, ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя не задумываться над этими вопросами, и путь мой мне кажется прямым путем.
Сознаю, что все это пишу Вам напрасно – это и было причиною того, что я Вам не отвечал…
Простите, Ваш П. Столыпин» (с. 223).
Толстой в ответном письме пытается оспорить взгляды главного министра страны:
«Вы пишете, что обладание собственностью есть прирожденное и неистребимое свойство человеческой натуры. Я совершенно согласен с этим, но… истинное законное право собственности есть только одно: право собственности на произведения своего труда. Владение же землей при уплате на нее налагаемого на него налога не делает владение это менее прочным и твердым, чем владение по купчим. Скорее наоборот» (c.223).
По мнению Толстого, Столыпин совершает ошибки, начав бороться насилием против насилия и приступив к земельной политике, которая также несет «земельное насилие», разрушая общину. Писатель считает, что только признание земли «равной собственностью всего народа» и установление единого для всех налога, могут «успокоить народ и сделать бессильными все усилия революционеров, опирающихся теперь на народ»…И далее: «Смелому, честному, благородному человеку, каким я вас считаю… свойственно не упорствовать в сделанной ошибке, а сознать ее и направить все силы на исправление ее последствий»(с.223).
Вместе с тем он сознает, что его призыв обречен на неуспех:
«Еще раз прошу Вас простить меня за то, что я мог сказать Вам неприятного, и не трудиться отвечать мне, если Вы не согласны со мной. Но, пожалуйста, не имейте против меня недоброго чувства»(с.223).
На этом полемика кончилась, точнее, далее носила односторонний характер. Столыпин в силу занятости не ответил на следующее письмо: он, образно говоря, одной рукой держал плуг, а другой отмахивался от наседавших врагов… Историки советской поры называли этот период «столыпинской реакцией», задавившей революцию...
Любопытно, что уже после революции и гражданской войны в эмигрантской публицистике, а следом в СССР были преданы гласности сведения о том, что, когда волна погромов докатилась до усадьбы писателя, семейство Толстого также не стало молчать: близкие проявили осмотрительность и вызвали полицию для охраны...
Есть свидетельства того, что позднее, уже в 1909 году, Л. Н. Толстой готовил премьеру очередное послание, которое, одумавшись, не окончил. В "Яснополянских записках" отмечено, что в разговоре о главе правительства, который состоялся 12 марта 1910 года писатель сорвался:
"Татьяна Львовна, дочь писателя, заметила, что "Столыпин влюблен в Закон 9 ноября ". "Столыпин влюблен в виселицу, этот сукин сын", — резко от ветил Лев Николаевич" (с.224).
А вот как видятся отношения этих великих людей с другой стороны: по впечатлениям старшей дочери реформатора:
"Впоследствии, когда мой отец был уже председателем Совета Министров, Толстой неоднократно писал ему, обращаясь, как к сыну своего друга. То он упрекал его в излишней строгости, то давал советы, то просил за кого-нибудь. Рассказывая об этих письмах, мой отец лишь руками разводил, говоря, что отказывается понять, как человек, которому дана была прозорливость Толстого, его знание души человеческой и глубокое пониманье жизни, как мог этот гений лепетать детски беспомощные фразы этих якобы "политических" писем. Папa еще прибавлял, до чего ему тяжело не иметь возможности удовлетворить Льва Николаевича, но исполнение его просьб почти всегда должно было повести за собой неминуемое зло" (с.224).
Как известно, Столыпину в начале века удалось остановить российский распад, и жизнь в стране постепенно снова входила в мирные берега: после реформ окрепла экономика, разворачивалось землеустройство на новых началах, открывались новые вузы. Лучшим свидетельством подъема стало укрепление российского рубля, которое было с лихвой обеспечено золотым запасом страны(!). Между тем валюта остальных развитых стран была обеспечена лишь наполовину. Здесь надо также принять в расчет, что золото России пополнялось, прежде всего, восполнимым продуктом: например, экспортным маслом, которое выручало золота больше чем все сибирские прииски (!). Трудовой российский люд медленно, но уверенно вылезал из вековой нищеты.
Таким образом, спор со Столыпиным Толстой фактически проиграл. Может быть, осознание этого и подвигнуло писателя к ссоре с семьей, дальнейшему осложнению отношений с церковью и затем к «хождению в народ». Однако писатель олицетворял собой протест против власти, как таковой, и потому оставался для всей российской оппозиции авторитетом, и его смерть в ноябре 1910 года дала повод новым страстям. Интеллигенция будировала вопрос о возможности посмертного снятия с Толстого отлучения от церкви, волновалось студенчество, московское купечество, возбужденные массы двинулись в Ясную Поляну и к месту захоронения на Фанфаронову гору…
Конечно, было немало и более трезвых умов. Например, сторонник отлучения бывший революционер-народник, впоследствии монархист, главный редактор «Московских ведомостей» Лев Тихомиров отправляет телеграмму митрополиту Антонию: «Умоляю ваше высокопреосвященство не допускать деяния, угрожающего расколом церкви», аналогичные послания другим видным церковнослужителям. Видимо, не без поддержки паствы «Синод подтвердил свое определение об отлучении Толстого и воспретил служить панихиды и литии по нем»(с.372). Но фрондирующие элементы пытались использовать эту смерть для возбуждения угасших страстей, и в Москве, Петербурге прошли «толстовские беспорядки».
Столыпин пытается найти с обществом компромисс, и, чтобы «предотвратить увлечения», по словам Тихомирова, даже идет навстречу общественному мнению, согласившись «поддержать “национальное чествование” Толстого покупкой на казенный счет Ясной Поляны», за которую наследники назначили 2 миллиона рублей. Был в этот, быть может, и трезвый расчет: распространился слух, «будто американский банкир Шифф хочет купить Ясную Поляну и что там устроит народный университет, посредством которого будет бунтовать народ» (c.372)…
Но, по мнению министра финансов Коковцова, родственники заломили цену за усадьбу в десять раз больше реальной, министр посчитал это все за шантаж, возникли противоречия, в результате которых П. А. Столыпин оказался и в Госсовете и в Государственной Думе в крайне невыгодном положении.
Для завершения темы взаимоотношений Столыпина и Толстого, которые были, по сути, представителями противоположных мировоззрений, любопытно познакомиться с мнением Николая Бердяева, который в своей работе «Духи русской революции» высказал следующее мнение: «Возвышенность толстовской морали ест ь великий обман, который должен быть изобличен. Толстой мешал нарождению и развитию в России нравственно ответственной личности, мешал подбору личных качеств, и потому был з л ым гением России, соблазнителем ее… В нем русское народничество, столь роковое для судьбы России, получило религиозное выражение и нравственное оправдание… В то время как принятие этого толстовского морального сознания влечет за собой погром и истребление величайших святынь и ценностей, величайших духовных реальностей, смерт ь личности и смерть Бога, ввергнутых в безличную божественност ь среднего рода… Исторический мир – иерархичен, он весь состоит из ступеней, он сложен и многообразен, в нем – различия и дистанции, в нем – разнокачественность и дифференцированность. Все это так же ненавистно русской революции, как и Толстому. Она хотела бы сделать исторический мир серым, однородным, упрощенным, лишенным всех качеств и всех красок. И этому учил Толстой, как высшей правде. Исторический мир разлагается на атомы, и атомы принудител ь но соединяются в безличном коллективе» (c.372).
Однако, к сожалению, до сих пор для либеральной публики гениальный литератор Толстой – козырная карта против реформатора Столыпина. Налицо феномен характерный для «образованщины», так сказать, «просвещенных» людей: чрезмерного возвышения роли изящной словесности над жизненными реалиями. Между тем жизнь говорит, что нельзя ставить знак равенства между великим писателем и мудрым политиком, а Толстой в политике был вовсе не лев... Найти и указать верный выход стране в критический час, убедить в своей правоте не менее просвещенного и умного оппонента (каковым был для Толстого реформатор Столыпин!) оказалось гораздо сложнее, чем загнать под поезд слабую даму или вести на бумажных полях сражения гусиным пером... Переоценка литературных возможностей и дарований, перенесение их в область политики чреваты недоразумением, провалом и даже бедой.
В одном из посланий Столыпину Толстой писал: «Ваша деятельность губит Вашу душу». Но знакомство с поздними идеями мятежного классика наводит на мысль о том, что забота о душе своего визави был лишь литературным приемом, и, похоже, душа самого Толстого нуждалась в защите – высшей духовной опеке, которую он под мирскими страстями отверг. Богоборческая гордыня довела гения российской литературы до последней черты.
Г. Сидоровнин
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — http://pereklichka.livejournal.com/
